Царь горы

— Захар, попробуй посмотреть на картину в целом. Я стар, мне осталось жить не так много, зато Алое Безумие считается одним из самых сильных Амулетов. Соперничать с мощью моего камня способна лишь Диадема Теней. Не будем забывать, что я стоял у истоков Раскола. Твой отец, Захар, родился, вырос, возмужал и умер на моих глазах. Я помню все. Я помню, сколько масанской крови на руках навов. Я знаю, насколько сильна может быть наша семья. Я последний истинный кардинал, не побоявшийся бросить вызов Темному Двору. А теперь задумайся, епископ Треми, кого Сантьяге выгоднее оставить в живых? Меня или Густава? Прагматичного, умного… и более слабого.

— Я ничего не скрывал от тебя, — хрипло произнес Захар.

— Конечно, не скрывал: тебе не обмануть Алое Безумие. Ты рассказывал только то, что знал, во что верил. То, что Сантьяга говорил тебе. Но ведь ты знаешь проклятого нава: каждое его слово имеет два смысла. Каждое предложение скрывает более глубокий замысел. Тебе небезразлично будушее семьи, ты готов положить жизнь на алтарь возрождения Масан. Твои помыслы чисты. Это увидел я, это увидела Клаудия, это увидел мой камень. Мы поверили. Именно это было нужно Сантьяге. Он использовал тебя, но где гарантия, что нав раскрыл свой подлинный замысел?

— Александр, я бы не советовал…

Но Бруджа не позволил себя перебить.

— Ты с наемниками отправился разбираться с Борисом, я остался спокоен, ведь мы сражаемся плечом к плечу. Ты вполне устраиваешь меня в качестве второго истинного кардинала.

— Почему же?

— Потому что я знаю, что ты любишь мою дочь!

Треми отшатнулся — так резко ответил старик.

— Но почему не занервничал Густав? Почему он отнесся к гибели брата столь безмятежно? Не потому ли, что знает: Драконьи Иглы предназначены ему?

— Комиссар рекомендовал мне провести Церемонию сразу, как только кинжал окажется в моих руках. Я сам тяну время.

— Это ни о чем не говорит. Он не мог дать тебе другой совет. Но… даже после Церемонии ты не станешь серьезным противником для Темного Двора. Изменятся обстоятельства — и тебя уберут с доски. «Тиградком» сообщит, что доблестный епископ погиб, сражаясь с озверелыми дикарями Саббат, но перед смертью успел убить кардинала Бруджу. А Драконьи Иглы отправятся в Лондон.

— А Алое Безумие?

— Половина Бруджей живет в Тайном Городе, — напомнил Александр. — Сантьяга без труда найдет среди них подходящую марионетку.

Захар молчал довольно долго. Не смотрел на барона, задумчиво вертел в руке снятый с безымянного пальца перстень. Наконец, твердо произнес:

— Ты блестящий оратор, Александр, и великий интриган. Но меня тебе не переубедить. Сантьяга не бросает своих. И не подставляет. Если бы комиссар решил поставить на Густава, он бы дал приказ отступить.

— Почему ты решил, что стал своим для нава?

— Потому что я знаю, что это так.

Бруджа тяжело вздохнул:

— Хотел бы я разделить твою уверенность. Пока же я склонен думать, что нас с тобой использовали в качестве пешек. И в этом случае мы обречены.

— К тому же не забывай, Александр, что со мной наемники. Сантьяге пришлось бы сдать и их.

— Челы? — презрительно протянул барон.

— Эти челы валили командоров войны и иерархов Кадаф. И не забывай, что среди них гиперборейская ведьма, которая лично снесла голову жрице Зеленого Дома, а несколько часов назад без особого труда справилась с истинным кардиналом.

— Ах да, не просто челы — любимчики Сантьяги. Каждый из них носит метку Темного Двора. Ты им веришь, Захар?

— ИМ я верю.

— Даже так?

— Они мои друзья.

— А кто им платит?

Захар осекся.

— Что ты имеешь в виду?

— Друзей нельзя купить, но можно продать. Наемники работают на того, кто платит. Ты давал им золото?

— Нет! Они…

Треми замолчал. Задумался.

— А ведь ты им действительно веришь, — улыбнулся старик. — И ты действительно отличный масан, Захар, честный, благородный. Жаль, что мы оба сдохнем.

— Кортес не ударит мне в спину.

— Если у вас настолько теплые взаимоотношения, Сантьяга, конечно, не прикажет наемникам убить тебя. Но ведь можно просто оставить тебя одного в нужный момент. Можно отвернуться, когда Густав нанесет удар.

— Это предположения.

— Я имею на них право! — взорвался Бруджа. — Мою дочь похитили! А меня приговорили! Я поверил тебе, а ты меня предал!

— Хватит паниковать! Я люблю Клаудию не меньше тебя!

Барон успокоился столь же внезапно, как вспыхнул.

— Ты мне не веришь, Захар, я понимаю, у тебя есть все основания. Но скажи мне, что делать? Убить Густава? Я потеряю Клаудию. Дать Густаву убить себя? — Старик улыбнулся как-то жалко, разбито. — Но ведь я все придумал, Захар, Я! Я сотни лет работал над объединением семьи. Я положил конец гражданской войне. Почему я должен умереть? Почему?

Александр опустил голову на руки.

— Почему так: или мечта, или дочь? А впрочем… мне все равно не справиться ни с Густавом, ни с Сантьягой. Пусть все идет как идет. Они меня убьют, но мы спасем Клаудию.

— Я не верю Луминару, — глухо проронил Треми. — Он все равно убьет ее.