Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Таким образом, российское восприятие греков в XIX столетии становилось все более и более амбивалентным. В каком-то смысле оно всегда было таковым. Элементы этой амбивалентности можно усмотреть в отношении царских подданных допетровской эпохи к своим греческим единоверцам. Это отношение было одновременно уважительным к византийским истокам русского православия и в то же время принимало во внимание последующее отступничество греков, заключивших унию с Римом в 1439 году, что навлекло на них гнев божий в виде османского завоевания Константинополя. Секуляризация и вестернизация мировоззрения российских элит в течение XVIII столетия воспроизвела эту противоречивость на новом уровне. В той степени, в какой эллинофильство повлекло за собой открытие дохристианского прошлого, оно способствовало секуляризации российского образа греков, а также ослабляло традиционную ассоциацию между греками и православием, которую Русь заимствовала у Византии. В то же время вестернизация российских элит не только выражалась в их интересе к классическим авторам, но и способствовала развитию у них критического отношения к фанариотам, которое перекликалось с допетровским представлением о «коварных» греках.

Греческая история заключала в себе как предметы, достойные восхищения, так и те, что вызывали порицание. Несмотря на представление о Древней Греции как о колыбели европейской цивилизации, ее недавнее прошлое выглядело унылым. Османское завоевание, по всеобщему мнению, привело к упадку искусств и знаний, чему сопутствовало и изменение в характере самих греков. Значение греческой темы в культуре российских элит XVIII столетия, как и многослойность, проявившаяся позднее, сыграли важную роль в формировании российского восприятия других христианских народов Балканского полуострова, остававшихся до определенного времени в тени греков. Греки как мужественные античные герои и греки как коварные и пресмыкающиеся царедворцы служили российским авторам двумя моделями описания других балканских народов.

Славяне

Открытие россиянами славянских подданных султана было постепенным процессом, в результате которого раса и этничность стали дополнять религиозную систему координат. Образованные россияне долгое время не выделяли славянских «братьев» среди православных единоверцев. В своих отношениях с северным царством южные славяне гораздо чаще подчеркивали свое единоплеменство, порой даже в ущерб единоверию. Напротив, россияне долгое время игнорировали эти панславистские призывы или реинтерпретировали их в смысле единства православных народов. Характерны в этом смысле российские злоключения уже упоминавшегося Юрия Крижанича. Московские власти не оценили новаторского панславизма Крижанича и сослали его в Тобольск, когда выяснилось, что он был католическим миссионером.

Хотя сопротивление Черногории османскому господству привлекло внимание Петра Великого и привело к установлению долгосрочных российско-черногорских отношений, последние были не безоблачны[692]. Непосредственные преемники царя-реформатора не знали, что делать с воинственностью черногорцев, или находили последних слишком неуправляемыми. Елизавета Петровна позволила прибывшему в Россию черногорскому владыке Василие Петровичу Негошу отслужить литургию в Московском кафедральном соборе и снабдила его средствами для восстановления церквей в его собственной стране. Однако Василие не удалось заинтересовать императрицу своим проектом объединения всех славянских народов против Османской империи под черногорским руководством и российским протекторатом[693]. Тем временем эмиссар Елизаветы Петровны С. Пушков, отправленный от имени императрицы примирить враждующие части черногорского общества, сообщал ей, что «пользы от Черногории ожидать нечего, ибо весь народ сей нимало о службе е. и. в. не помышляет»[694]. Еще более критичную картину черногорского общества представил посланник Екатерины II Ю. В. Долгоруков, посланный на Черную Гору после начала русско-турецкой войны в 1769 году. Долгорукову не удалось мобилизовать черногорцев на борьбу с султаном, и сам он писал, что местные жители «питаются воровством, граблением и разбоем, не разбирая ни веры, ни знакомства, ни человечества»[695]. У российской императрицы не было причин ставить под сомнение отчет Долгорукова ввиду появления тремя годами ранее черногорского самозванца Степана Малого, представлявшегося свергнутым супругом Екатерины II Петром III[696]. Предпринятая в то же время миссия подполковника Н. А. Каразина в Болгарию также оказалась безуспешной, хотя и по другим причинам[697].