К началу XIX столетия отношения между российскими войсками и православным славянским населением Османской империи уже определялись памятью о предыдущих появлениях российской армии на Дунае. В 1806–1812 годах, как и во время русско-турецкой войны 1768–1874 годов, российские войска сражались с османской армией на южном берегу Дуная, в местностях, где болгары составляли большую или меньшую долю населения. В своих дневниках и воспоминаниях российские офицеры отмечали прежде всего воодушевление и преданность, с которыми славянские подданные султана встречали своих единоверцев и единоплеменников. При этом российские авторы были склонны игнорировать другие чувства, которые могли возникать у местного населения в связи с частыми появлениями и столь же частыми отступлениями российской армии. Так, А. Г. Краснокутский упоминает в своем дневнике секретной дипломатической миссии во время войны 1806–1812 годов болгарского крестьянина, который с радостью целовал серебряные рубли с изображением Екатерины II в знак признательности за ее намерение освободить их от жестокого османского ига[709]
. На обратном пути болгарские крестьяне выходили из своих деревень навстречу российскому представителю и «почти на руках несли» его[710]. Такие сцены свидетельствовали о том, что местное славянское население рассматривало россиян как предвестников грядущего освобождения.С начала XIX столетия российское восприятие южных славян концентрировалось на их страдании от турецкого ига и борьбе с ним. А. И. Тургенев и А. С. Кайсаров, посетившие австрийско-османскую границу и Белград в 1804 году, были, пожалуй, первыми российскими путешественниками, оставившими трогательное описание бед сербского населения в Османской империи. Как русский, «которого и порода, и религия с [сербами] соединяют», Тургенев не мог «видеть их состояния без внутреннего негодования» и предупреждал своих читателей, что «естьли помедлят подать им руку помощи, то скоро и следов сербских в Турции не останется»[711]
. Последовавшее вскоре за этим Первое сербское восстание 1804–1813 годов описывалось в российской периодической печати преимущественно как история героической борьбы. Сербский предводитель Георгий Петрович (Карагеоргий) являлся российским читателям 1810-х и 1820-х годов в качестве благородного дикаря и романтического борца за свободу, проявлявшего беспрецедентное мужество и храбрость[712]. Это сочетание героизма и жертвенности объясняет особенно сильную симпатию, которую образованные россияне испытывали к сербам.Греческий кризис 1820-х годов играл особенно важную роль в открытии россиянами южных славян. Образованные подданные царя не могли не обратить внимания на равнодушие, с которым другие народы Балканского полуострова встретили восстание греков. Попытка понять, почему так произошло, заставила секретаря российской миссии в Константинополе С. И. Тургенева критиковать лидера Этерии Александра Ипсиланти за недостаток подготовки и знания местной ситуации. Тургенев также порицал Ипсиланти за склонность ставить греков выше всех остальных и охарактеризовал попытку лидера повстанцев восстановить греческую империю как «бесполезную и вредную»[713]
. В то время как Тургенев приписывал поражение Этерии ошибкам руководителей восстания, его коллега в российском консульстве в Бухаресте А. М. Спиридов писал про «общее, неизменное предубеждение всех славянских племен, обитающих в Турции, против Греков» и связывал с ним неудачу всебалканского восстания 1821 года[714].По мнению Спиридова, это предубеждение имело глубокие исторические корни и в конечном счете объяснялось моральной испорченностью греков, в результате чего «коварные царедворцы, нравов развратных» пришли на смену античным «сынам славы». По словам Спиридова, византийцы «с завистью смотрели на племена свободные, непокорные их властолюбию», которые защищали их от «варваров»[715]
. В конце концов греки разоружили своих славянских защитников и поработили их, однако очень скоро сами попали под господство чужестранцев. После османского завоевания Константинополя «лесть и унижение открыли грекам вход к обладателям своим». Для того чтобы улучшить свое положение, они «старались обращать внимание и месть Османлиев на простодушные и воинственные племена Славянские… В продолжение веков и доныне, Греки, потеряв самобытность свою, старались властвовать на земле предков остроумием и проницательностью. Чтобы вернее успевать в своем намерении, они удалили лучи просвещения от народов славянских»[716].