Царь и султан: Османская империя глазами россиян

В своих суждениях Кутузов опирался на личный опыт трех русско-турецких войн. Румянцев, Потемкин, Суворов и Прозоровский служили либо корпусными командирами, либо главнокомандующими в двух из четырех русско-турецких войн, которые следовали друг за другом с коротким промежутком в последней трети XVIII и первой трети XIX столетия. Не ограничивавшиеся «турецкими кампаниями» военные карьеры Румянцева, Суворова, Кутузова и многих менее известных российских генералов включали в себя войны с Пруссией (1757–1762) и Францией (1799–1800, 1805–1807 и 1812–1814). Это чередование противников стимулировало рефлексию относительно различий между ними и стало важнейшим фактором обсуждения османского способа ведения войны в работах представителей российского офицерского корпуса.

Эпоха, в которую войны с Османской империей и европейскими государствами занимали столь важное место в биографиях многих российских дворян, была так же периодом вестернизации и растущей теоретической искушенности царских офицеров. Эта тенденция проявилась среди прочего в растущем числе публикаций переводных и российских исследований, в которых освящались общие вопросы военного дела, а также сравнивались стратегии и тактики различных наций. Уже в середине XVIII столетия российские офицеры могли узнать о габсбургском опыте войн с Османской империей из переведенных мемуаров Раймондо Монтекукколи (1704) и работы Луиджи Фердинандо Марсильи «Военное состояние Османской империи» (1732)[344]. Позже распространяющееся знание европейских языков позволило российским офицерам размышлять о своем собственном опыте «турецких кампаний» в свете работ о русско-турецких войнах, составленных западными авторами, часть которых временно вступали на российскую или османскую службу[345].

Базовые предпосылки, на которых основывалась эта рефлексия, проявляются в работах профессора военной истории Московского университета Якова Ивановича де Санглена. Вопреки современной ему гуманистической критике войны, де Санглен рассматривал военное искусство как одно из проявлений просвещения, которое «показывает нам средства защищать безопасность народов, наказывать грубых нарушителей спокойствия, утверждать мир и благосостояние обществ»[346]. Согласно автору, цивилизующий аспект военной науки нашел свое высшее выражение в личности Петра Великого, который стремясь «поставить народ свой на высшую степень гордости и славы обратил внимание на воинскую часть, которую он совершенно в своем государстве преобразовал»[347]. Важность военной науки для успеха в модерной войне доказывалась от противного примером османов, которые, несмотря на их природную воинственность, «неспособны сражаться сообразованными народами Европы»[348]. Де Санглен утверждал, что «[если] бы Турки были столько же способны к образованию себя, как и Русские, они давно приметили бы что реформа их воинского искусства, по образцу Европейскому, есть единственное средство, спасти свое отечество, клонящееся к упадку»[349].

Постулат о превосходстве европейской военной науки уравновешивался идеей о том, что каждый народ, будь то на Западе или на Востоке, выработал свою собственную манеру ведения войны, игнорирование которой могло привести к поражению. Российский главнокомандующий в русско-турецкой войне 1735–1736 годов фельдмаршал фон Миних отмечал, что «действия против шведов не могут быть совершенно такими же как действия против турков и персов»[350]. Через семьдесят лет после Миниха де Санглен писал, что, хотя «воинское искусство в сущности своей одно и тоже в России, Германии, Франции, Англии… его применение может быть по разным местам различно»[351]. Де Санглен сравнивал армию с нацией в движении и утверждал, что проявления национального характера были более сильны в военном искусстве, которое требовало сотен тысяч человек, чем в работах отдельных художников, поэтов или музыкантов. Особенности национального характера и местных условий способствовали тому, что различные нации достигали совершенства в разных аспектах военного искусства, притом что «нет нации, которая дошла бы до такой степени совершенства, чтоб не могла бы ничему научиться от неприятеля своего». Для успеха в войне необходимо было следовать примеру древних римлян, которые «взирали на каждую войну как на школу, [а] на неприятеля своего как на учителя»[352].