Царь и султан: Османская империя глазами россиян

Противоречие между универсалистским и релятивистским определениями военного искусства, которое можно наблюдать у де Санглена, проявилось в критическом подходе российских военных к идеям швейцарского военного теоретика Антуана-Анри де Жомини. Этот военный советник Наполеона перешел на службу к Александру I в 1813 году, после чего его работы стали обязательным чтением для нескольких поколений российских офицеров[353]. Защита швейцарцем универсальных принципов военного искусства вызвала полемику среди российских офицеров, часть которых поставили под сомнение применимость его теории операционных линий и принципа генерального сражения к войнам против османов. Так, в 1820-е годы офицеры штаба Второй армии, располагавшейся в южных губерниях, исходили из эмпирического подхода к планированию новой войны с Османской империей, основанного на доскональном историческом исследовании предыдущих «турецких кампаний»[354].

Реакция российского офицерства на идеи Жомини и других европейских военных писателей отражала растущее осознание важности национальной военной истории. С начала 1800-х годов образованные россияне могли расширить свои познания по истории «турецких кампаний» с помощью многочисленных более или менее серьезных биографий Миниха, Румянцева, Потемкина, Суворова и Кутузова[355]. На протяжении последующего столетия эти публикации позволили создать целый пантеон российских командующих, чей способ действия против османов, заключавшийся в отказе от линейной тактики, атаках в небольших каре и колоннах, предпочтении штыковой атаки и активном использовании артиллерии, предвосхитил изменения в европейском военном искусстве, последовавшие после 1789 года[356]. Вторжение Наполеона в 1812 году дало новый импульс развитию военной историографии по мере того, как российские офицеры задались целью написать «истинную» историю этой кампании, которую якобы исказили французские авторы. Хотя войны с наполеоновской Францией находились в центре внимания российских военных историков вплоть до начала XX столетия, обращение к национальному прошлому заставило некоторых из них признать ключевую роль «турецких кампаний» в складывании специфически русского военного искусства[357].

Таков был интеллектуальный фон для двух российских военных писателей первой половины XIX столетия, чьи работы содержали особенно тщательный анализ османского способа ведения войны. Первым из них был Андрей Никифорович Пушкин, капитан артиллерии и ветеран войны 1812 года, опубликовавший «Военное обозрение Турецкой империи» накануне русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Пушкин противопоставлял военное искусство «просвещенных держав», которое, по его мнению, было «почти везде одинаково», и «оригинальность, веками утвержденную» османских воинских учреждений[358]. Хорошо освоив принципы европейской военной науки, автор тем не менее полагал, что «образ войны у всех народов есть следствие нравов, образа жизни и самого характера»[359]. Этот тезис в стиле Монтескье помогал Пушкину объяснять различия между европейским и османским способами ведения войны. Он утверждал, что «в Европе вообще характеры менее страстны и сильны, ибо предметы действия человеческого более развлечены, и самое смягчение нравов побуждает уважать в войне естественные права человеческие». В результате европейский образ ведения войны основывается «более на искусстве, нежели на силе, и самые стремительные нападения делаются по расчетам ума, нежели по силе души»[360].

Напротив, османские воины демонстрировали «смесь воинских добродетелей и пороков в высочайшей степени, необразованность в военном деле и ослепляющий фанатизм». Согласно Пушкину, результатом этих качеств был совершенно иной «образ войны, не менее опасный и требующий большой предусмотрительности»[361]. «Одаренные от природы крепким сложением и мужеством, и управляемые необузданным суесвятством», турки, по мнению российского автора, «в первых нападениях, своей отважностью являются страшными, имея впереди множество знамен и значков, и действуя с чрезвычайным шумом и криком». Однако при первой же неудаче они «оказывают робость» и «будучи опрокинуты, в беспорядке и с такой же скоропостижностью назад мчатся, как и вперед наступали». По мнению Пушкина, бегство было следствием хаотичности их предшествующей атаки, которая часто предпринималась без учета местности и расположения противника[362]. Поэтому общая формула успеха против османов состояла в сочетании холодного расчета и стойкости в первом столкновении. По словам Пушкина, было необходимо действовать так, «чтобы можно было сказать, что невежество и ярость Азиатцев сокрушаются об искусство и хладнокровие Европейцев»[363].