Царь Медоедов

Власий принимал с половины пятого утра до десяти-одиннадцати часов вечера, без перерыва на еду. Через полторы недели у меня появилась возможность, и я встал рано утром в очередь. У кельи, желающие по очереди читали псалтирь. Я читал с ошибками, зато громко. К обеду подошла моя очередь, меня посадили у двери. Передо мной зашла бабушка с пухлым внуком лет девяти и жаловалась на семейные проблемы. Внук оказался не нужен собственной матери повторно вышедшей замуж. Интересно, что он им скажет. Он будет расти не только без отца, как я, но ещё и без матери. В церковь он как бабушка ходить не будет, да даже если бы и ходил, без мудрых наставников в жизни далеко не уедешь. Будет жить своим умом и скудными интересами, окруженный бабушкиной гипертрофированной заботой. К культуре и искусству такая бабушка его вряд ли приобщит. Если не похудеет и не займётся спортом – станет изгоем и неудачником. Если не потеряет интерес к учёбе под лавиной комплексов, то отучиться в универе и попадёт под каблук первой же прыщавой девушки решившей сбежать из под опеки матери или из маленького города. У личностно не сформировавшихся родителей родится ребёнок, которого будет воспитывать мать, основываясь на стереотипах и суевериях. И так до бесконечности. Надеюсь старец не слышит мои мысли.

Старец говорил пословицами и скорее утешал бабушку, просившую вразумить родную дочь. Что-то мне подсказывает, что и у неё с дочерью ворох неразрешенных проблем. Жалко мальчугана, но у него совсем отсутствующий вид. Он вообще не понимает зачем расстраиваться, ведь бабушка, судя по его пухлым щёчкам, готовит вкусные творожники и блины. Они наконец выходят.

– Благословите отче.

– Бог благословит.

– Меня зовут Илья, я был послушником в N пустыни и хочу найти свой путь в жизни. Я проехал несколько монастырей, и не знаю… все они не для меня, а Печорах меня не оставили. Куда мне поехать?

– Так ты был у N пустыни, у отца N, так и возвращайся туда. Там очень хороший монастырь.

– Хм, да, хорошо.

– Это ты читал псалтирь так громко.

– А, да, простите.

– Нет, хорошо читал, может будешь священником, в семинарию не думал поступать?

– Вообще то нет, у меня был один знакомый семинарист со Сретенской, от учёбы у него пропало, как это сказать… воодушевление, молитвенный дух.

– Понятно. Собирайся и завтра уезжай, не оставайся дольше, а то быть искушению, – старец протянул помело, – Держи помело, и выметет тебя из монастыря как помелом.

– Спасибо, благословите.

– Бог на помощь.

Игра слов с помелом стала понятна чуть позже. Вместо того чтобы уехать, я решил доработать ещё неделю, как обещал при заселении. На медовый спас на трапезную женщины приносили мёд – жертвовали на монастырь. Одна из бабок подозвала меня и начала меня убеждать взять две банки.

– Простите, вы, наверное хотели пожертвовать на монастырь…

– Нет, я хочу отдать вам.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Что ж спасибо, с праздником вас.

– И вас, храни Господь.

У меня не было денег на обратную дорогу и я отдал две банки мёда на ярмарке перед монастырём. Теперь есть на билет. В трапезной подошёл повар и спросил про эти банки. Я всё рассказал, и он не поверил, назвал меня вором: «Если не вернешь сейчас же мёд, я всё расскажу келарю». Я побежал обратно на ярмарку, женщина стоявшая в этой палатке уже уехала. Купить другие две банки не хватит денег, я отдал значительно дешевле, чем они продавали. До конца рабочего дня оставался час и я доработав, пошёл собирать сумку. Надеюсь к церковному суду меня за мнимое воровство не привлекут. В четыре утра я с рюкзаком сидел у кельи старца и ел помело. Я попал к нему первый:

– Батюшка, всё как вы сказали, не стоило оставаться.

– Ну что ж езжай.

– Благословите на дорогу.

– Божие благословение.

Рядом со старцем ощущалась радость. Доехал я в приподнятом настроении и очень быстро. Пора возвращаться в N. По приезду я пошёл сразу к наместнику. Он был рад моему возвращению. Надеюсь Власий не заключал с ним договора – возвращать всех послушников. Правда, благочинным стал теперь молодой иеромонах, тот самый, отправивший бесноватого Сергея в неизвестном направлении. Послушание мне назначил – мыть туалеты и душевые, в качестве наказания. За что только наказывать не понятно, я же не в мир поехал, да и прошение написал на отъезд, но ему всё это, по барабану. Смирится это значит отбросить собственные эгоистичные мотивы, и отстаивать благополучие ближнего, а не наоборот. Смиренного человека не сломать, потому что он готов поступиться своим эго, и никогда – своими принципами, основанными на рассуждении, а не на холодном кодексе.

Короче я мыл толчки. С какой-то стороны, я даже был рад возможности почувствовать движения уязвлённой гордости. Где-то глубоко, под броней безразличия, а значит, вырывать эти корни придётся «с мясом».