Царь Медоедов

Когда вышел, работал в реабилитационном центре. Потом работал на производстве Свято-Елизаветинского Минского монастыря, стал там бригадиром цеха, но ничто не приносило удовлетворения. Анатолий решил поехать в Оптину – спросить у Илия, где его место. Кстати, срок тогда увеличили, и он отсидел ещё четыре года. Никогда бы не подумал, что он вообще сидел. Анатолий нёс внутренний свет, как прожектор маяка. Удивительных порой людей встречаешь в монастырях.

В «Братьях Карамазовых» описан как раз этот скит, я решил перечитать единственную подаренную отцом книгу. Воспринималась она не только иначе, оттого что Достоевский описывал эти места в начале, но и оттого что я читал её теперь будучи верующим. Мне наконец стал понятен её смысл, её посыл, хотя я уже читал её пару раз. Она не просто открылась новыми гранями, но стала живой и объёмной, конечно и обстановка способствовала.

Оставаясь в изоляции от внешнего мира появляется время и силы на мыслительную деятельность. Ты погружаешься в философские вопросы и ищешь ответ, который подаётся порой через окружающую действительность. Я не дошёл ещё до абстрактных измышлений, но что-то в моём котелке уже варилось. Если Бог источник всех благ и человек погружается в страдание тем больше, чем дальше от него отходит, то какое место занимает наша воля? Бог задаёт карту и нашим выбором является как мы по ней пройдём, не куда, а скорее, как? Одно и то же испытание можно «завалить» впав в уныние, тоску и просто нежеланием ничего решать, а можно искать наиболее правильное решение. Изучая поучения и жизнеописания святых, я приходил к выводу, что все они были деятельны, не в смысле социального служения, а в смысле движения к Богу. Получается грешник скорее тот, кто может идти – и не идёт из протеста, потому сам решил, что вариант решения проблемы всего один, и он ему не подходит. Он не ищет и не пробует, зациклившись на себе. Так Паисий Святогорец с одобрением отзывался о «поиске» молодёжи заражённой западной культурой хиппи и идеи «свободы». Пусть они ошибаются, совершая тяжёлые грехи, но они ищут, и если найдут правду – область где всё будет истинно, без лжи и лицемерия, то навсегда в этой истине останутся. Потому что плохое и фальшивое им уже неинтересно. Другой вопрос в том, что их на входе могут встретить недобросовестные священники, но даже это не будет преградой, если человек почувствовал духовное измерение находясь на службе или исповедуясь.

Раньше я пробовал пересказывать друзьям, свои грехи, но легче если и становилось, то только на короткий срок. Священник как антенна направленное в небо, освобождает от греховного груза и даёт благодать очищения. Опытные священники даже говорят, что чем тяжелее грех который им рассказывают на исповеди, тем сильнее «Божественное утешение» или благодать их посещающая. Иначе от всего этого можно было бы сойти с ума и подхватить «духовные болячки» о которых постоянно рассказывают люди. Этим страдают психотерапевты, которые «полируют серебро на Титанике» не признавая существования в человеке бессмертной души и её предназначения. Это припарки, которые помогают примириться человеку со своими слабостями, но не способны извлечь корни этих страстей. В конце концов, это просто разговоры, пусть и соприкосновение двух душ, у людей отрицающих их существование. До монастырей я читал много книг по психологии и все они так или иначе пересекаются с духовной жизнью, правда поверхностно и оторвано от общей картины.

В скиту жило несколько схимонахов, которых я нигде кроме Печор, ещё не видел. По воскресеньям наместник, который уже не мог служить из-за болезни ног – архимандрит Венедикт, проводил беседы для всех желающих. В 1968 он был зачислен в число братии Троице-Сергиевой Лавры и его опыт духовной жизни был как капли росы для выжженных сердец современных людей. То, что он рассказывал, было наполнено живым словом веры. Одна из присутствующих женщин, как-то спросила батюшку – «Почему сейчас чудеса происходят реже, чем раньше?»

– Потому что они стали не нужны, люди не доверяют Богу и больше надеются на себя… Во время войны я был совсем маленьким мальчишкой, мимо нашей деревни проходили толпы беженцев бегущих от немца. Многие плакали, лица чернели от голода и холода, шли не первую неделю. Мы в избе оставались с бабушкой на целый день, а мать ездила по утрам в город на завод, ради талона на хлеб. Бабушка сготовила последнюю крупу на кашу. Котелок стоял в печке и дожидался вечера, когда придёт мама с работы, чтобы мы втроем поели. Я маленький смотрел в окно на беженцев. Сердце сжималось от жалости. Я попросил бабушку: «Баба, давай кого-нибудь пустим и накормим?»

«Как же мы кого накормим, а мама вечером придёт, а сварить больше нечего и у соседей не занять. Не можем мы им последнее отдать, мать не сможет завтра на заводе работать без сил».

Я глядя на икону «Нерукотворного Спаса» в красном углу сказал»: «Но а как же Боженька, говорил помогать бедным и голодным?»