Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

Беззубцев и Юрлов не сидели в Туле, сложа руки. В начале февраля им стало известно, что под Каширу направлен царский отряд под руководством князя Андрея Хилкова и воеводы Семена Колтовского. По совету Юрлова на помощь Кашире Беззубцев привёл в Венёв конный отряд казаков с пищалями числом до трёхсот сабель. Под стенами этого небольшого городка он решил встретить противника в поле – вне крепости. Там произошла жестокая схватка. Сойдясь на малое расстояние – до 25 саженей повстанцы и царские войска бились «огненным боем», но до сабельной сечи дело не дошло. И те, и другие понесли немалые потери. Затем повстанцы быстро отступили в крепость. Но и воеводы Шуйского не рискнули приступать к Венёву, который был хорошо укреплён. Им удалось взять в плен несколько десятков раненых, оставленных противником на поле боя.

Пришёл февраль и принёс повстанцам в Поокский край новые вести, а с ними пришли и новые надежды. «Царевич Пётр» вместе с воеводой-князем А.А. Телятевским выступил из Путивля и направился к Туле.

Как значится в разрядных записях, «вор Петрушка из Путивля со многими людми пришёл на Тулу, а с ним князь Ондрей Телятевской, да воры князь Григорей Шеховской с товарыщи, и послал на проход в Колугу многих людей»[20]. И вновь началось кровопролитье…

Запертым в Калуге повстанцам с каждым днём становилось всё хуже. Защитники осаждённого города страдали от голода. Осада продолжалась уже три месяца. Запасы продовольствия были на исходе. Правда, в погребах ещё были ядра, заряды для пушек, хватало пороха и свинца.

«Царевич» поставил во главе всего войска наиболее достойного и знатного боярина – князя Андрея Телятевского. Тот прекрасно понимал, что Болотников держится в Калуге на пределе возможного. Отряд, сформированный Телятевским, в основном из запорожских казаков, по численности достигал пяти тысяч сабель и копий. В нём насчитывалось более 150 саней и возов, нагруженных порохом, мешками с зерном, свиными и овечьими тушами и даже бочками с вином и медовухой. Возглавил отряд князь Василий Александров-Мосальский.

* * *

В великом испуге бежал Дмитр Нагий из Могилёва в Пропойск. Но и там – в Пропойске нашли его паны Рагоза и Зенович, врезали пару раз поперёк спины плетью, связали руки, приторочили к седлу панского коня и привезли в поруб. Уже в порубе пан Рагоза приставил перепуганному Дмитру нож к горлу и молвил:

– Слухай, пан вчитель, ты шо ж лякаешься нашим прошеньем?! Ты ж добре грамоте разумиеши. Дак дадим тэбе добрих кончуков (плетей) и будэши псати признанье, це ты – москальский соглядатый. А за сим, и повесимо тя на осине, яко Иуду.

– Ясновельможные паны, не лякаюсь я! Но то, шо вы на мэне такий Хрест возложити задумалы, не снесу, – взмолился Нагий.

– Дак сгниешь в порубе! И будьмо сичь тя розгами кажен день, яко пса! – с угрозой молвил пан Меховецкий и поднял плеть.

Нагий опустил голову и по небритым щекам его покатились слёзы. Послышались сдерживаемые рыдания.

– Ну шо, послать за катом и розгами? – грозно спросил Рагоза.

Учитель отрицательно покрутил головой. На вопрос о том, согласен ли он исполнить миссию, возложенную на него самим Оршанским старостой и даже великим канцлером Львом Сапегой, запуганный Нагий отвечал несколькими кивками.

* * *

Митрополит Ростовский Филарет внимательно вычитывал все бумаги и письма, направляемые ему. Тёмным и холодным февральским вечером он сидел близ горячей каменной кладки печной трубы, которая согревала верхние палаты его покоев на архиерейском дворе. Он уже заканчивал чтение и собирался вскоре вставать на вечернюю молитву, а затем отойти ко сну. Вдруг в двери его покоев поспешно постучали. Владыка велел войти. Встревоженный служка впопыхах вбежал в палату и, не испросив благословения, доложил, что проведать владыку прибыл его брат Иван Никитич.

– Не медля, веди его ко мне! – молвил Филарет с тревогой в голосе.

И пяти минут не прошло, как разрумянившийся на морозе Иван, сбросив шубу и шапку волчьего меха в передней, вошёл в покои владыки, принеся с собой запах холодного ветра и снега. Поклонившись в пояс, сложил длани для благословения и склонил голову. Филарет благословил и следом братья троекратно расцеловались.

– Какие вести с Москвы привёз, Иван? – с некоторым волнением спросил митрополит.

– Слышал ли, владыко, што некий «царевич Пётр Феодорович» из Путивля с войском к Туле идёт?

– Нет, не слыхивал тово! – отвечал Филарет. – И што ж велика угроза сия Шуйскому?

– Видать велика. С этим вором князь Телятевский и князь Шаховской, и князья Мосальские, и шляхты литовской, и казаков вольских, терских, донских, и черкасов запорожских, и служилых людей Северских городов немало идёт. Тысяч с двадцать, а то и поболее, – молвил Иван.

– Да, недобрая се весть, – произнёс Филарет в раздумье.

– Чем же недобра, владыко, коли вора Шуйского вор «царевич» побиет?

– От того, брате, что вора-Шуйского должно не вору гнать. Шуйского должно земским собором со стола царского свести и земским собором же законного царя поставити, – отвечал митрополит.