Царь-монах. Государи и самозванцы на русском престоле

В ночь на 24-е октября был отбит второй приступ тушинцев, пытавшихся овладеть Троице-Сергиевым монастырём. Дело было около 2 часов по полуночи. Ляхи разожгли костры близ главных ворот монастыря, а потом стали их заливать водой. Как пошёл дым, они покатили к вратам телегу с несколькими бочками пороха. Но монастырская сторожа не дремала. Ворота были быстро раскрыты, и навстречу ляхам вышло до сотни стрельцов и пищальников, которые дружно выпалили по врагу. Телегу вместе с бочками разорвало на куски. Многие ляхи, принявшие участие в этом приступе, были убиты на месте или изувечены. Дело закончилось перестрелкой. Из защитников крепости было ранено и погибло всего несколько человек.

В ответ на этот приступ в ночь на 26 октября была совершена очередная вылазка из крепости. В тот час была истреблена ещё одна из польских рот, а ротмистр Брюшевский был взят в плен.

* * *

Беззубцев и Юрлов приехали в Тушино в сопровождении полутораста служилых людей и казаков в самом конце октября. И тот, и другой отпустили густые усы и бороды, так, что многие казаки, ранее хорошо знавшие Беззубцева, с трудом узнавали его.

Побывав при «царском дворе», они без труда убедились, что увидели самозванца, который и не очень-то был похож на Димитрия. Их представили «царю», и они поклонились ему, признавая в нём государя. Как иначе можно было вести себя, когда вокруг стояло более двухсот шляхтичей и запорожцев, которые держались за рукояти сабель и готовы были изрубить любого, кто не признает «законного государя»? Беззубцев и Юрлов, до последней минуты, имевшие лишь слабую надежду на то, что истинный Дмитрий был второй раз спасён, окончательно её утратили. Так или иначе, но последние иллюзии полностью рассеялись…

Всё, что творилось в тушинском стане, вызвало у них тихое негодование. При царе Димитрии четыре года тому назад ляхи лишь заявляли о своих правах и горделиво вели себя, однако, не смели перечить царю и выполняли его волю. Тогда подавляющая часть царского окружения была представлена русскими. Теперь же только польская знать окружала того, кто назвался царём. Ляхи вели себя высокомерно и нагло, явно помыкая самозванцем. Верховный гетман пан Рожинский, будучи явно нетрезвым, прилюдно грубил «царю» и даже угрожал ему. По приказу Рожинского был схвачен и повешен пан Меховецкий, рискнувший вернуться в Тушино. Меховецкого в своё время знали и Беззубцев и Юрлов. Тот был верным сподвижником убиенного царя Димитрия.

Один раз видели они и царицу Марину. Та была явно не в духе, бледна и безразлична ко всему. Когда Беззубцеву и его ближайшему окружению было разрешено подойти к царице для поясного поклона и приветствия, Марина явно оживилась и стала внимательно всматриваться в лица приглашённых. Беззубцева она не узнала, но одарила его благосклонной улыбкой в ответ на его приветствие и поклон. Но когда пристальный взгляд царицы остановился на Юрлове, лик её покрылся румянцем, и улыбка сошла с уст. Она что-то тихо шепнула своей фрейлине и удалилась под предлогом того, что ей стало дурно…

Единственно, что примиряло путивльцев с действительностью, так это присутствие в Тушино владыки Филарета, окормлявшего казачью паству.

* * *

Филарет служил в Спасском храме Сходненского Спасо-Преображенского монастыря. В храм на богослужение, как правило, съезжалось по четыреста-пятьсот человек донских и терских казаков. На вечерних службах, правда, народу бывало человек по двести. Но порой на литургии, все порталы храма распахивались настежь, так что люди могли молиться и во дворе храма, а под сводами народ стоял в таковой тесноте, что и копейке негде было упасть. Служил владыка истово и пел красиво. Дьякона подобрал столь басовитого, что тот, возглашая на всю округу, казалось, сотрясал своды и стены храма. Во время проповедей «владыко изрекал такие словесы и вёл такие речи», что все понимали – пред ними не просто видный церковный иерарх, но и человек, видавший виды, родовитый, сановный, знавший прежнее царское окружение, многажды воевавший, ведавший ратное дело. Казаки с удовольствием слушали проповеди «мудрого владыки», говели, исповедовались и сотнями шли к причастию (что в казачьем обиходе и быту случалось нечасто).

Беззубцевы – отец и сын, и Юрлов с ними побывали на службе у владыки. Первый раз на исповедь к нему они не попали. Но во второй раз исповедовались уже у него. Когда старший Беззубцев приблизился к владыке, тот с удивлением улыбнулся и спросил:

– Что, путивльский воевода, и ты здесь? Кого потерял? Чего ищешь? Что обрящеши?

– Здесь, как видишь, владыко. Чаял узреть потерянное. Надежду маял, что воскрес убиенный… Но не обрёл того, – со вздохом отвечал Беззубцев.

– Воскресл един Господь наш Христос! Что ищеши убиенного средь живых? – молвил Филарет.

– Сам уж узрел, владыко, – отвечал Беззубцев.

– Поостеригись ко, воевода. Казаки бают, всё разнюхивает про тя гетман Рожинской, соглядатаев своих к тебе подсылает, – предостерёг Филарет.

Поклонившись в пояс архиерею, Беззубцев отошёл от него.