Насчитали же всего побитых за тот день троицких людей сто семьдесят четыре человека да раненых шестьдесят шесть человек. Убитых архимандрит с честью соборно погребению предал, а
Поздним вечером 17 ноября 1608 года Авраамий сидел в своей келье при лучине и составлял свои памятные записи. С болью в сердце писал он, что из-за недостатка продовольствия в монастыре началась цинга. Сначала в сутки умирало 10 человек, потом по 50, а иным днём даже по 100 человек. Первыми умирали раненые и дети. Выручали вылазки. Вспоминая прошедшие месяцы, Авраамий отмечал, что защитники крепости делали ночные вылазки, отбивая у литовцев и ляхов не только возы с продовольствием. Они угоняли у осаждавших отары овец и стада крупного рогатого скота, лошадей.
Однако, холодными осенними ночами нужно было топить монастырские печи, которые согревали людей. Топлива в монастыре не было. Защитники незаметно выходили из крепости и нападали на склады с дровами. Порой им удавалось доставлять два-три воза дров в монастырь.
Авраамий писал, что иные монастырские старцы во время ночных бдений и молитв видели, как сам святой Сергий обходил с молитвой стены монастыря:
«В воскресный день после утреннего пения пономарь Иринарх сел отдохнуть и забылся сном. И вдруг он видит, что в келью его вошел великий чудотворец Сергий и слышит, как тот молвил ему: “Скажи, брат, воеводам и воинским людям: сейчас к Пивному двору будет очень тяжелый приступ, они же да не ослабевают, но с надеждою дерзают”.
Некоторые старцы видел святого Сергия, ходившего по крепости и по службам, кропившего святой водой монастырские строения.
После предупреждения чудотворца, с воскресенья на понедельник в третьем часу ночи… загремело множество орудий, и многочисленное воинство литвы с громким криком со всех сторон устремилось к крепостным стенам. Против же Пивного двора, взяв множество вязанок дров, хвороста, соломы, смолы с берестой и порохом, они зажгли острог у Пивного двора. И от того огня стали видимы все полки. Со стен же крепости и с Пивного двора из-за турусов, из пушек и из пищалей много побили литовцев, и огни их погасили, и острог подсечь не дали. Также и по другим стенам крепости и с башен, козы с огнем спуская, многих литовских людей побили…».
Работу над составлением памятных записей нарушил кто-то, постучав в дверь кельи. Авраамий быстро отложил перо, ибо уже давно ждал гостя. По велению отца-келаря человек, постучавший в дверь, уже не первый раз тайно пробирался мимо польско-литовских застав и казачьей сторожи, передавая «на волю» письма из осаждённой крепости. Уже в седьмой раз Авраамий отпустил его, а теперь ждал с известиями о том, что творится в России и в округе монастыря. Но более всего келарь ждал ответного письма, которое должен был принести этот человек. Калитка в Потаённых воротах, устроенная в крепостной стене ниже верхней кромки рва, была для него сегодня заранее отперта.
– Молитв ради святых отец наших, Господи Исусе Христе, помилуй нас! – постучав в дверь, произнёс кто-то тонким, высоким гласом.
– Аминь! – отвечал келарь, отворяя дверь кельи и впуская инока.
Этим иноком был Христофор, явившийся словно видение из темноты холодной ночи.
– Здрав буди, брат мой, несущий Христа[52]
, – творя крестное знамение, произнёс Авраамий.Видя, что инок дрожит всем телом, а его подрясник заляпан глиной и промок от дождя, Авраамий быстро достал из ларя стеклянную флягу медовухи и налил ему полную кружку.
– А ну, пей-ко, до дна! – велел келарь.
Приняв испачканными в глине дланями и тонкими перстами кружку, тщедушный Христофор произнёс:
– Спаси тя Христос! – и стал пить небольшими, частыми глотками. С длинных его волос, спускавшихся из-под монашеского клобука, с бороды и усов стекали дождевые капли…
Не спеши, брат, пей вволю. Толико махни главой, принёс ли письмо? – спросил келарь.
Инок утвердительно склонил голову…
Через пять минут Авраамий уже читал послание от некоего автора, который писал, что в Тушинском стане «никто “царика” не слушает и за государя не держит. А все литовские и ляшские гетманы, началные люди и казачья старш