Е ф р о с и н и я. (
А л е к с е й. Горю я весь, не затушить пожар желанья, нет жизни без тебя, в твоих руках судьба моя. Казни иль хочешь милуй, но только не томи.
Е ф р о с и н и я. Напившись, речи говорить все мастаки, а на утро потом пойди взыщи.
А л е к с е й. Тебя не отпущу я от себя, со мной в хоромах жить оставлю… .
Е ф р о с и н и я. Очнись! У тебя жена. Что отец твой скажет? Нет байки рассказывай другой. Спасибо за харчи, давно не ела так. Хочешь поцелуй меня, но только не шали.
Е ф р о с и н и я. (
А л е к с е й. Не отпущу, теперь пожар, его не остановишь. Стихия не подвластна человеку.
Е ф р о с и н и я. (
А л е к с е й. Постой, все одно настигну, уж лучше полюбовно, впрочем, как хошь. Вот сучка! От меня, уж не уйти тебе. (Б
Картина вторая.
Петербург на рассвете, улица, у дома князь-папы Зотова стоит караульный. К нему подходит монах.
К а р а у л ь н ы й. Стой человек, ходу нет более тебе. Чьих ты будешь?
М о н а х. Почто ты путь мне заслоняешь, я странный, иду осматривать сей град, что вырос на болоте.
К а р а у л ь н ы й. Не из беглых ли? Уж очень ты похож на тех, кто оставляет пахотную землю и подается в дивные края, на поиски счастливой доли.
М о н а х. Что, зависть пробрала? Конечно, стоя здесь, под солнцем и дождем, под ветром, в наводнение – тоска. Чу! Пробегает мимо вольный люд, как хочется за ним, ан нет нельзя. Повинен ты тут у дверей торчать дубовых и сторожить подобно псу спокойствие особ высоких.
К а р а у л ь н ы й. Пойдем-ка ты со мной в приказ, там кончен будет весь твой сказ о житие привольном.
М о н а х. На две деньги и отпусти меня ты Христа ради…
К а р а у л ь н ы й. Стой! Куда? Стреляю из ружья, на то указ есть у меня. Знашь… ?
М о н а х. Неведомо нам это. Ты пистолик опусти, здесь я, рядом постою. Как ныне грех себе берут легко. Ладно не об этом. А еже ли я сам тебе о том скажу? Может разойдемся без приказа?
К а р а у л ь н ы й. Смотри, наврешь пройдоха, пощады от меня не жди. Ну говори… .
М о н а х. Я ведомости тайные имею, они не подлежат огласке. Как положиться на тебя сумею без опаски?
К а р а у л ь н ы й. Что бережешься? Сказывай не бойся.
М о н а х. Я сторонник вольной жизни – ты уставного дела. Я монашескому чину посвятил свое смиренье – ты царю. На встречу я иду Христу – ты забытию.
К а р а у л ь н ы й. Ты из монахов, знакомы нам такие песни. Жизнь в праздновании дня и отрешенность от мирского бытия… ?
М о н а х. Я челобитную царевичу несу, о горестной судьбинушке тяглого народа, о том как церковь нашу выставили на всеобщее поношение. Куда податься? Где взыщем?
К а р а у л ь н ы й. Что там, а ну подай сюда.
М о н а х. Не марай, сия бумага многострадальными словесами преисполнена. Читать означено тому, кому «Казанье» адресована, кто уразуметь берется и гораздо пострадать за веру во Христа.
К а р а у л ь н й. Давай, на то уполномочен я.
М о н а х. Нет, я так тебе зачту… .
К а р а у л ь н ы й. Не трону я тебя. Отдай бумагу.
М о н а х. А вдруг лукавишь, я убежать тогда смогу.
К а р а у л ь н ы й. Страх видно крепко в тебе засел. Валяй, посмотрим что за диво.