Сидели, слушали и представляли, что сейчас творится – в далеком заполярном городе. Срывало кровли, с грохотом и яростью швыряло наземь. Со строительных площадок подняло и по тундре рассыпало чертову уйму досок, шифера, кирпичей и другого добра. (Люди потом ходили в тундру как в бесплатный магазин). За три дня на город обрушилось десять тонн снега. Случайных прохожих на улицах пурга сгребала, швыряла на стены домов и даже под колеса автомобилей. Детвору держали под замками, а иначе только выпусти на улицу – унесёт, как пушинку. Говорили, что один нетрезвый гражданин, зачем-то прихватив с собой метлу, отважился пойти опохмелиться, и очнулся – чёрт знает где! – на взлетной полосе аэродрома, за сорок километров от дома. Пятиэтажные дома заносило по самые маковки – невозможно выбраться. Народ вызывал пожарные команды, чтобы откопали…
– Нас тоже, поди, завалило до самой трубы! – спохватился Дорогин, выключая приемник.
– Это уж как положено. Полдня будем лопатить, когда пурга закончится.
– Неужели закончится?
– Ничто не вечно под луной.
– Да где она, луна? – с тоской спросил художник. – Черти в ступе луну растолкли.
Замолчали. Забылись.
А пурга за стеною всё выла и выла…
В полночь в избушке полыхнул пожар. Может, уголёк из печки выпал. Может, керосиновую лампу невзначай опрокинули. Так или иначе, но избушка загорелась. Только очень странно загорелась. Дымом не пахло. Тиморей во сне мучительно поморщился, принюхиваясь. Подумал о пожаре, но не ощутил запах горелого. Широко открыв глаза, он резко подскочил, подсознательно отметив, что и дыма нет, и пламя в зимовье странное какое-то – холодное. Но думать некогда. Пожар?! Да ещё зимою в тундре…
Схватив штаны, Тимоха попытался поскорее одеться. Запрыгал, как журавль, на одной ноге, затанцевал, размахивая «крыльями». Потеряв равновесие, он грохнулся на половицы, охваченные белым пламенем…
Удар помог придти в себя. Сидя на полу и ошалело посматривая по сторонам, Дорогин что-то пробормотал – что-то не лестное в адрес себя самого. Потерев ушибленное место, Тиморей усмехнулся. Зевнул.
«Вот это да! – Он глаза протёр. – Вот это светопреставление!»
Лунный огонь зимовьё охватил – хоть пожарных зови. Лунный огонь и покой. Великий покой до краёв наполнил избушку.
Сначала даже страшно отчего-то стало, а потом… потом до него вдруг дошло: пурга закончилась!
– Как? Неужели закончилась? – пробормотал он. – Не может быть… Егор, ты где?.. Ау-у!
Никто не ответил ему. Только эхо по углам тихонечко аукнулось.
Он подошёл – посмотрел за окно. Там было так просторно, так светло, будто избушка – посредине океана. Да, пурга закончилась. За окошком не летала ведьма на метле, не хохотала и не рыдала. Дверь и стены не дрожали под напором «девятого вала» пурги. Зимовье наконец-то причалило к тихому светлому берегу. В безбрежном небе, в темноте над мачтами дальних деревьев желтовато-белым спасательным кругом луна плыла в морозной радужной пене.
Тишина давила на перепонки. Тимоха шумно сглотнул слюну, будто внезапно очутился на высоте, где уши закладывает. Подсел к дощатому грубому столу, погладил белые плахи. Точно скатерть-самобранку постелили. Воздух под рукой ожил. Пылинка вспорхнула, витиевато заискрилась и пропала в сумраке за печкой. Тиморей улыбнулся и, покачав головой, вспомнил стихи своего любимого поэта:
На стене подрагивало рукоделье поднебесной мастерицы – искусное кружево, сплетённое длинными лунными спицами.
А рядом – на стене – подрагивал яркий лоскут, вырезанный, будто ножницами, двумя ветвями лиственницы, стоящей на пути косого лунного потока. Яркий сгусток света – незаметно для глаза – перемещался по зимовью, раскрывался. И вдруг – превратился в волшебный Цветок Светлотая, давно уже исчезнувший цветок, о котором даже старожилы перестали говорить.
Художник руку вытянул и осторожно взял Цветок Светлотая, пугливо задрожавший от прикосновения. «Откуда? – изумлённо подумал он. – Такого цветка уже нет на земле! Волшебный Цветок Светлотая помогал когда-то людям встретиться… Это отец мне легенду рассказывал…»
Тиморей осторожно спрятал цветок за пазуху – поближе к сердцу – и тут же почувствовал, как сильно и жарко забилось оно, словно опалённое лучами неземного волшебного цветка. И тут же он подумал: «Что-то будет…»
Голова у него слегка закружилась, как от чарки доброго винца. Он оделся, всё больше волнуясь от чего-то неизвестного, но приятного, что может его ждать в ближайшем будущем.
Дверь заскрипела промороженными петлями. Художник ступил за порог. Снежная подпушь сорвалась с ободверины, за воротник попала, приятно опалив потную шею.
Чья-то тень лежала на снегу – чёткий контур. Тимоха вздрогнул и повернулся.
– Кто?.. – прошептал он. – Кто здесь?..
– Это я. Отец.