Царь велел тебя повесить

Тебе было четырнадцать лет, и ты не знал, что я говорила о Фабиу, моем муже. Муж был чужим и досадным попутчиком в темном купе, в поезде, который вот-вот сойдет с рельсов, поезде, полном перепуганных людей, вцепившихся в края полок, в оконные петли, съежившихся, ожидающих удара. Мы мчались невесть куда столько лет, пока он не умер. И дом, который достался мне от него, продолжает мчаться невесть куда и тащит меня за собой, словно монгольская лошадь привязанного за ноги пленника. Когда ты слабеешь, дома и люди с тобой не слишком считаются.

Сегодня в городе чисто, потому что ночью шел снег. Лиссабонский снег живет не больше двух часов, как будто он сделан из белой синтетики в китайской мастерской. Я бы с радостью вышла на балкон и посмотрела вниз, на замерзшую жакаранду, но нынче я прикована к кислородному аппарату, как собака к будке. Ты, наверное, забыл, как мы стояли на балконе в той эстонской гостинице ночью, прихлебывая джин из бутылочек. Такие бутылочки, сказала я тогда, мы воровали в Риме: я все время была голодной, мы с подружкой надевали широкие кофты с рукавами и ходили на охоту в бакалейные лавки. Ни разу не попались!

Мне так хотелось сидеть во всех этих римских кафе с полотняными маркизами, на залитых синим полуденным светом площадях. Однажды я познакомилась с парнем из местных и две недели разыгрывала девушку из высшего света, выпросив у соседки по квартире кашемировую шаль. Он подарил мне маленькое деревянное кольцо, снятое с карниза в доме его матери, сказал, что со временем купит золотое. Сначала я поедала с ним мороженое на площади, а потом прощалась и важно исчезала в дверях отеля «Беллависта», благо там не было швейцара и некому было погнать меня палками прочь. Я ждала в лобби минут двадцать, а потом пробиралась к себе домой, на виа Торремуцца. Однажды ко мне подошел какой-то тип в мокасинах на босу ногу и предложил поработать на него, раз уж я так настойчиво ищу себе клиента именно в этой гостинице. И знаешь, я обдумывала этот вариант всю ночь, до утра. Если бы не Агне, которую я в себе носила, кто знает, чем бы кончилось!

Костас

Если спилить маслину у самой земли, она отрастит ствол заново, недаром под ней сидел Платон, сообразивший, что смерть является пробуждением и воспоминанием. Смерть – простая и нужная вещь, в ней нет ничего бесчеловечного, говорил любовник моей матери, доктор Гокас, когда еще пытался со мной разговаривать. Было время, он мне даже подарки дарил, вот часы, например. Помнишь мою «Победу»? Рыжее золото, Первый часовой завод. Я боялся, что в тюрьме их отберут, но пока обошлось.

Ты сочтешь меня психом, но я думаю, что моя тетка победила смерть. Я до сих пор слышу ее смех, я даже слышу, как она чихает и как ходит по комнате, натыкаясь на стулья, и когда я это слышу, запах детского мыла заполняет мои ноздри, а ее рука ложится на мой живот. Думаю, она испытывала отвращение к черному гаджету, которым воспользовалась, чтобы оставить мне письмо. Хотя у него всего две кнопки: вкл. и выкл.

Зое была классическим счастливцем с острова Отчаяния, у нее была настоящая бхакти с техникой, на грани самоуничижения. Зое паршиво водила машину, не смотрела телевизор и мыла посуду руками. Я помню, как в Тарту она возненавидела оранжевый гостиничный фен, вышла с мокрой головой на мороз и простудилась.

Почему, когда человек умирает, в памяти остаются всего несколько моментов из его жизни, а остальные стираются, будто переводная картинка с пенала? А стоит напрячься, чтобы вспомнить о человеке что-то важное, как память показывает тебе ошибку 404, а то и синий экран смерти. Люди, впрочем, поступают точно так же. Когда ты протягиваешь ладонь для милостыни, они проходят мимо, отводя глаза, но радостно бросают монеты в желтый абажур от лампы, который просто стоит у твоих ног на трамвайной остановке.

Поверишь ли, так и было. Я вез абажур в мастерскую, чтобы починить и отдать антиквару вместе с лиможской pied de lampe, расписанной жуками и бабочками. Я просто сидел на остановке и курил, поставив абажур на поребрик, и не сразу заметил, что прохожие кидают в него монеты. На другой день я рассказал про абажур Лилиенталю и даже показал горсть мелочи, но его это не слишком развеселило.

– Говорил я тебе, пако, ты одеваешься слишком тщательно для лиссабонца. Человеку с такой внешностью следует носить льняные штаны, шлепанцы и футболки с Че Геварой. А ты выглядишь будто проходимец, одетый с чужого плеча, так и хочется купить у тебя «Бхагавадгиту» или лотерейный билет!

* * *