Царь Живых

Решать быстро такие проблемы Ваня не мог. Не умел… Полухин нервно улыбнулся и перехватил поудобнее ухорез. Решение сверкнуло мгновенно. Кровь — это серьёзно. И своя, и чужая. Подписанные ею бумаги — тоже. Пусть делает что хочет. Но тогда в подвале появится крыса. Большая.

С мелкокалиберной винтовкой в руке. Появится — и долго не проживёт.

— Делай что хочешь… — сказал Ваня.

Ваня не стал перехватывать карабин поудобнее, манипулировать с затвором и предохранителем. К чему давить на человека, пока он ещё человек?

Ждал и смотрел.

— Это же наркоманка обширявшаяся… Я уж будил, будил… — сказал Полухин жалобно. — Через несколько лет будет старухой, седой, грязной, вонючей, ты сам…

— Делай что хочешь, — сказал Ваня. — Только подумай хорошенько, что же ты на самом деле хочешь. Полухин завыл и швырнул ухорез в угол.

— Пойдём, Слава? — мягко сказал Ваня.

— Ну нет… — Голос Полухина звучал почти как у мужчины. — Я не Сайта Клаус, и жизнь ей не подарил. Она её у меня выкупит…

И резко, как клинок из ножен, выдернул из нагрудного кармана что-то маленькое. Ваня вгляделся — презервативы…

Ну, комик… Да зачем они ему? И здесь, и вообще? Полухин женщин боится и ничего у него с ними не получается… Даже блядешек боится — из-за СПИДа, клофелина и сутенёров с большими кулаками… Единственный для него выход, дабы спастись от прелестей мастурбации, — жениться на волевой женщине себя старше и зажить моногамной жизнью… Идеальный выход. Если, конечно, не считать крепко спящих по подвалам принцесс-наркоманок… Ладно, хрен с ней, не смозолится красотка, и так из-за неё чуть…

Он шёл к выходу. Без фонаря и ночного глаза. В темноте, по сочащимся откуда-то лучикам ночного полусвета. Ремень «Везерби» был небрежно зажат в левой руке. Карабин болтался, цепляя о кирпич стен. На тёмном орехе приклада и ложи оставались царапины.

Сезон охоты заканчивался.

— Эй, Полухин, где твои ухи? — придурочно завопил Прохор, попытавшись хлопнуть по плечу. Узнал Ваню, сдержал замах: — Виноват, обознался… За нашего Соколиного Глаза принял.

Прохор лгал. Совершенно точно лгал.

Он не принимал его за Славку.

И крик, и замах предназначались Ване. А ещё — тем, кто на это смотрит.

Вот так.

Ваня понял всё и не понял ничего.

Как он почувствовал?

Нет, не почувствовал — узнал абсолютно точно. Как пишут в романах, понял с кристальной ясностью.

Как?

В сумраке ни глаз, ни вазомоторики не разглядеть. Тон и голос обычно-дебильные. Загадка. Ладно, проехали…

На самом деле — не проехали. Никак не проехали. Только ещё подъезжали.

— Ну где он шляется? Валить пора отсюда… — А сейчас Прохор искренен. Интересно…

— Подождём минут десять, дело у него там…

— Обгадился? — деловито предположил Прохор. Дружное ржание. — Так это надолго…

— Десять минут, — отрезал Ваня.

Куда уж ему больше… Изнурённый воздержанием полухинский организм на долгие тантрические игры не способен.

Но всё происходит быстрее.

Вопль.

Из подвала.

Полухин. Ну что там с ним опять? Наступил на грабли? Забыл дома виагру?

Славка вылетает, не прекращая воплей.

Окровавленный.

— Она меня укусила, она меня укусила, она меня укусила, она меня… — Однообразие с лихвой окупается громкостью.

Молодец, боевая девчонка, неожиданно думает Ваня и командует:

— Аптечку! Быстро!

Дезинфицируя два следа зубов, отпечатавшихся где-то между горлом и подбородком, Ваня не вспомнил майора Мельничука.

И его рассказ о странной двузубой вилке…

Столько всего прошло после встречи на дороге.

Он вспомнит скоро, через два дня.

Но сначала Наташка Булатова окончательно убедится, что сошла с ума.

Глава 6

День для Тарантино начался отвратительно.

Гнусный будильник омерзительно зазвонил в семь утра. Тарантино, толком не проснувшись, махнул рукой по прикроватной тумбочке — проклятый агрегат не замолк и не свалился на пол; пришлось открыть глаза и вспомнить, что сам вчера поставил будильник на окно — чтобы не дотянуться, не выключить, не уснуть снова…

Спустил ноги с кровати… ох какая это гадость — вставать на рассвете, особенно человеку богемы…

На самом деле рассвело пару часов назад, в совсем уж непредставимую для него рань. На сегодня было запланировано важное дело, от которого напрямую зависело будущее Тарантино.

И он встал и подошёл к окну — отвратительное солнце золотило крыши безобразных серых домов, в которых наверняка обитали сплошь никчёмные, сволочные и равнодушные к искусству двуногие существа… Тарантино сплюнул в горшок с засохшим цветком и отправился в душ. Контрастный душ и тройной чёрный кофе были ему совершенно необходимы…

Вышел из ванной походкой слегка ожившего зомби, небрежно застелил смятую кровать. Ночь Тарантино провёл один, как и всегда, — он не любил женщин. Да и мужчин. Защитники и любители животных, впрочем, тоже могли спать спокойно — их четвероногим, пернатым и водоплавающим любимцам со стороны Тарантино ничего не угрожало.

Он давно влюбился в свою работу.

Обычно такие слова воспринимаются как метафора.

С Тарантино это случилось буквально.

И любовь была не платонической.