Царь Живых

Пуля была крохотная, неказистая, серенькая, простая донельзя — ни латунной, ни медной оболочки, ни стального сердечника, ни даже залитой внутрь капельки ртути — лишь носик пульки Прохор аккуратно надпилил тонкой пилкой лобзика — примерно на треть её длины[10]… Пуля казалось несерьёзной, игрушечной, похожей на те, коими подвыпившие папы во время семейной прогулки по парку аттракционов пытаются показать своим жёнам и чадам — какими они, папы, были лихими солдатами, — показать, паля из пневмашек по опрокидывающимся медвежаткам-зайчикам… Пуля на практике опровергала расхожую идиому про девять граммов свинца — даже до знакомства с лобзиком Прохора она весила всего два с половиной грамма — а после этого знакомства стала ещё легче… Пулю послал в полёт не сверкающий барско-заграничным видом патрон «22 магнум», способный и маленькой пулькой натворить больших дел, и не «22 лонг райфл», способный натворить не меньше, — серая пулька покинула гильзу такого же серого цвета, дешёвую и затрапезную гильзу, тировую, школьно-тировую, тренировочно-тировую, старую, ещё досаафовскую, даже не для смешных досаафовских рекордов созданную гильзу и отнюдь даже не полностью заполненную порохом — внутри, на донце, лежала лишь крохотная его щепотка…

Пуля казалась не умеющей убивать.

Но пославший её в полёт человек этому хорошо научился.

Он умел убивать.

И любил.

Наташа и Славик ждали Ваню.

Ждали с минуты на минуту — позвонил, сказал что с работой закруглился и скоро будет (смысл первой части фразы они тогда не поняли).

Ждали с надеждой — ничего нового и тревожного за Ванино отсутствие не произошло, но… Командиру не стоит надолго отлучаться от бойцов. От молодых необстрелянных бойцов…

Ждали с растущим беспокойством — конечно, «скоро буду» можно трактовать по-разному, но… Тревога замаячила на дальних подступах.

Ждали у него на квартире — там был их штаб, и лазарет, и склад амуниции, боеприпасов, оружия, короче, маленький боевой лагерь их маленького отряда.

Арсенал, правда, оказался небогат: нож-ухорез без патетических ударов о камень был отправлен в мусорный контейнер, карабин стал посланием Прохору, а оставшиеся многочисленные глянцево-красивые коробки с крохотными патрончиками ничему и никому помочь не могли[11]…

Оставшийся пять лет назад от старшего брата дедовский дробовик Ваня давно отвёз на родину, в Усть-Кулом… Винтовка Полухина хранилась в «Хантере», и забирать её ни у кого желания не было.

Имелась в наличии единственная штатная единица оружия.

Десантный нож.

Глава 4

Личный состав отряда не давил на воображение своей многочисленностью. Приходилось совмещать должности.

Ваня — командир, он же замполит, он же зампотех, он же зампотыл, он же командир взвода разведки, он же весь упомянутый взвод, он же… — не имеющих желания изучать состав и структуру ПВДНа (противовампирного дивизиона) сразу отошлю в конец списка — …он же механик-водитель единственного транспортного средства. Не джипа — внедорожники хоть и были куплены Ваней, но числились за другими членами «Хантера», Прохором и Максом… Будем реалистами — даже самые положительные герои самых высокоморальных романов к налогам относятся… Как бы сказать… Вы читали те романы? Хоть один высокоморальный герой заполнял там налоговую декларацию? То-то…

Наташка — военврач, она же бессменный дежурный по кухне, она же главный специалист по стратегии, тактике и вооружению врага… (После долгой и жаркой дискуссии они решили, что в изученной Наташей-огромной навозной куче вампирско-упырьских книжек и кассет вполне могут оказаться рациональные зёрна.)

Полухин — пациент медчасти, успевший безнадёжно влюбиться в упомянутого военврача. Но ничем своих чувств не выдающий (так по крайней мере казалось Славке…).

После звонка прошло больше часа.

Командир где-то задерживался.

Личный состав тревожился.

Паники пока не было.

Пуля попала в основание черепа.

Или в самое навершие позвоночника — со стороны чего смотреть. Короче говоря, крохотный серенький комочек свинца попал в границу шеи и головы…

Ударившись в атлант[12], пулька взорвалась, разлетелась на несколько неровных кусков. Ртути в ней не было, как не было ни латунной, ни медной оболочки, ни стального сердечника, ни заполненного выгорающим в полёте трассером донца, — но пулька была из жёсткого и ломкого, сплавленного с сурьмой свинца, а начальный разрез на носике сделал тонким лезвием лобзика Прохор…

Пуля разлетелась на несколько кусочков, они полетели вперёд-вверх, и вперёд-вниз, и вперёд-в-стороны, а один, совсем крохотный, искривлённый, — даже развернулся, выскочил назад, прорвав кожу…

…Следующего шага он не сделал — казалось, ветка, только что отведённая рукой, вернулась и ударила по затылку с утроенной силой, пришлось падать, падать, падать… он падал целую вечность, зелёная трава неслась в лицо со скоростью света и всё не могла долететь, и, не долетев, — почернела, и удара лицом о землю он уже не ощутил.

Как по его карманам ползают руки Прохора, он тоже не чувствовал.

Прохора, любящего убивать…

Звонок в дверь.