Читаем Царь Живых полностью

Царь Живых

Очередная утренняя пробежка Славика во вторник началась как обычно — неожиданно, примерно через час после рассвета. И завершилась — как обычно. То есть тоже неожиданно. Понятия «как обычно» — «неожиданно» являются противоположными. Но в данном случае сошлись в диалектическом единстве — в Славе Полухине.

И каждое утро постепенно росли количественные показатели — длина дистанции и скорость бега, вызывая подозрения в грядущем, и очень скоро, качественном скачке.

Смысл грядущего скачка был пока не ясен ни Ване, ни Наташе, ни самому Полухину. Вся их предыдущая жизнь, весь её опыт отрицали такой скачок — но скачок приближался, дабы отринуть этот опыт. И, возможно, — жизнь…

Полухин пробежал чуть больше трёх с половиной километров — по спидометру Ваниной машины.

За шесть минут двадцать семь секунд — по Ваниным часам.

Среднюю скорость бега вычислите сами.

Учите арифметику, кадеты.

И диалектику. Пригодится.

Ваня Сорин работал. Нет, не так…

Ваня Сорин пребывал на своём рабочем месте. Вот. На вице-директорском…

Это был второй трудовой день после набитого событиями уик-энда. Первый прошёл довольно странно — Ваня не мог потом понять и вспомнить, что он в понедельник делал. Как трудился. Как вице-директорствовал. И когда делал — тоже не понимал, что творит.

Надо думать, что некие, внешне кажущиеся осмысленными действия Ваня вчера всё же совершал. Поскольку персонал не встревожился, а начальство (директор филиала м-р Полански) недоумённых вопросов не задавало. Но всё же что-то было не так, и дама-референт (никаких секретуток, не шарашкина контора!) перехватила слегка непонимающий взгляд м-ра Полански.

Адресованный Ване взгляд.

Шёл второй день рабочей недели…

Директор, упомянутый м-р, фактом своего существования, а также своей фамилией подтверждал одну известную поговорку (ту самую, про омен и номен[9]).

Происходил он из второго поколения натурализовавшихся британских поляков и фамилию носил соответствующую — за что и пострадал. Загремел директорствовать филиалом в страну казаков и пьяных белых медведей. Был выпихнут буквально пинком. Не важно, что поляк — натурализовавшихся русских под рукой не оказалось. Славянин? — вперёд! — чемодан, вокзал, Россия. А так не хотелось покидать новую родину. Всё же дикая у них там, на островах, страна, хоть и мать парламентаризма. Нравы жестокие… Короче говоря — выезжая в Соединённое Королевство на ПМЖ, меняйте фамилию.

По-русски Полански говорил плохо — сильный британский акцент осложнялся так и не выветрившимся польским. Но говорил. Упражнялся. Слушателям этих упражнений казалось, что принесённую дворецким утреннюю овсянку Полански, следуя вековым традициям, в рот запихал — но проглотить, ввиду отвратности вкуса, не решается. Так и ходит. Так и говорит.

Утром вторника м-р сказал Ване следующее:

Нет, не могу… С детства ненавижу овсянку… Попробую по-другому.

Утром вторника м-р Полански чётким строевым шагом подошёл к вице-директорскому рабочему месту. Выложил папку с бумагами. И внятными, членораздельными жестами попросил Ваню разобраться с содержимым оной папки. А также изложить мнение о пресловутом содержимом оной папки — в письменном виде. Плюньте на Илону Давыдову, учите язык жестов, с любым объяснитесь.

Пардон. Вернёмся к теме. Ну его, этого м-ра Полански с его номеном и его овсянкой… Надоел.

Но одно добавить таки надо. В эти два дня Ванин дар на слова Полански не реагировал! Никак! Овсянка, сэ-э-э-э-эр…

Ваня трудоголиком не был. Хотя дисциплину трудовую Уважал, да и работоспособность имел феноменальную, кого попало вице-директором не назначат. Но сегодня что-то сломалось. Вернее, сломалось вчера, но сегодня факт поломки игнорировать стало невозможно… Да и скрывать — тоже… Дурацкие протоколы о совместных не пойми с кем намерениях какого-то там производства казались филькиной грамотой. Знакомые английские буквы складывались в знакомые слова — но смысл ускользал. И иные мысли возвращались и возвращались в голову…

…Он потратил час на изучение папки, а затем письменно изложил своё мнение. Суть мнения свелась к одной фразе:

«Прошу уволить меня по собственному желанию…»

Труба звала.

И он её слышал…

Оставив машину, он пошёл пешком. Он шёл сквозь зеленеющий июньский полдень и не жалел ни о чём.

Не жалел о зря потраченных, как теперь стало ясно, семи годах…

О неожиданно ставшем вдруг никому не нужном дипломе.

Об ушедших на ветер немалых деньгах Маркелыча.

И о дурацком оксфордском акценте.

Не жалел.

Он шёл сквозь зеленеющий июньский полдень и не жалел ни о чём.

Шёл и отводил руками тянущиеся к лицу ветви…