Никого. Совсем никого. Ни живых, ни мёртвых. Крови нет, икон не видно… Я назад, там напротив рубки отсек крошечный — гальюн, значит. Ручку рву — заперто! Изнутри заперто! Мать твою, вот вы где… Как я эту дверцу в один момент голыми руками разпиздрячил — сам не знаю. И кого я там найти думал — тоже не знаю, и двоим не вбиться, не то что пятерым… Ополоумел…
Но там и одного не было. И не спрашивай, как он там заперся и куда потом просочился — в слив, что за борт ведёт, едва кулак просунешь…
Мутно мне стало, чувствую — штормит, ноги косятся… Да какое за борт попрыгали… Это те не боинг, автопилотов нету… Чуть выше излучина… Поворот, понял?! Если б у штурвала там никого не было, до меня «Машка» никак бы не доплыла — в берег ушла бы… А как из-за поворота выскочила — тут уж я с «Целки» глаз не спускал! Отвернулся, говоришь? На секунду? Ага… И они в ту секунду залпом за борт, все пятеро. И с камнями на шее… А один затем руку в сортир снизу просунул — дверь запереть…
Снова в каюту, смотрю внимательно, понять пытаюсь… Хотя знаю… нет, не знаю, чувствую — ничего и никогда тут не поймёшь… На столике там — бутылочка коньяка, плоская такая, махонькая… стопочки-напёрстки налиты, четыре штуки… пепельница… Бычков в ней нет, пепел только, но… дым вот… Знаешь, я никогда не курил, нюх хороший… Чувствую — дым табачный не застарелый. Совсем свежий дым, чуть не горячий…
От беды койки поднял, под ними глянул, где спасжилеты хранятся… Что, что… А ничего! Жилеты есть, трупов нету… Зато опускаю койку, и… нашёл кое-что — в спинке воткнутое… не знаю что… шабёр? — не шабёр, на финку тоже не похож… старинная штучка, из серебра вроде как… Причём воткнут глубоко, по самую крестовину… в интересном таком месте… Нут-ка подвинься… да в эту сторону, покажу на спинке стула… Во! Аккурат сюда… Смекаешь? Как раз напротив сердца… Только сердца нет… И крови ни капли… Ничего нет… Хотел я коньяку глотнуть, чуть взбодриться… Не могу! Прикинь? Не могу себя заставить — ни к бутыльку, ни к стопкам прикоснуться… Нет, ты представил? Я — и выпить не могу?!
Ну что… Больше на этой скорлупке искать их негде… И чувствую я — не получится у меня этот корабль-призрак в Парму привести… И даже к берегу в Курье причалить — не получится… Страшно… За штурвал сесть страшно, за ручку газа взяться страшно… Только что, у переката, не побоялся по запалу — а сейчас не могу… Головой верчу как заведённый — всё кажется, кто-то сзади…
Короче, заглушил я мотор, прихватил багор на корме — и в казанку… Ножом по шнуру полоснул — пускай «Маша-Целка» своим ходом в Парму плывёт… Без меня как-нибудь… Не доплыла — напоролась на каменюгу как раз на Ольгином Кресте и затонула чуть ниже…
А я кое-как багром до берега добултыхал… В палатку — и весь остаток водки за раз и того… Кореша вернулись — лежу, мычу, ничего не рассказываю… И потом не рассказал. Никому…
Что дальше? Искали их, не нашли. Никого из пятерых не нашли. Я, когда в верховьях бывал, думал иногда: разыскать, где Санька причаливал, должны были следы какие остаться… И попробовать до деревушки той добраться — может, прояснится что? Пару раз за этим нарочно туда ездил, да с дороги возвращался — не мог… Как вспомню — разворачиваю дюральку — и по газам…
Марья, Маша-то, замуж вскоре вышла… За городского, из Питера, — но корни с наших мест имел… Ну и… Там у вас и живут, дитё вроде у них… Не знаю, сюда не наведывались.
Вот и вся сказка, хочешь верь, хочешь нет… Конец бутылке, конец истории… Пора и на боковую, мне рано утром сети снимать… Да нет, тут стоят, недалече… В Синюю Курью я больше ни ногой, хоть место и рыбное…
Что? Ишь ты…Догадлив, однако… Х-хе… Да, было дело… Не только багор я с «Машки-Целки» прихватил, не только…
Ладно, уговорил… Подожди, сейчас… Подальше держу, мало ли… Ну на, смотри… Серебро? Старинная штучка, продать бы её, но… Не могу расстаться… Знаешь, если б не она… Подумал бы, что пьяный в палатке провалялся, что привиделось всё…
Никому её не показывал. Никогда. И не рассказывал никому. А знаешь, почему тебе рассказал? И показал? Нет, брат, не за водку твою, не за культурное обращение, нет…
Глаза у тебя такие же. Те же самые, что мне пять лет снятся. И взмах тот снится, и «Машка», вдали исчезающая…
Вот так вот Адель и смотрела… Именно так… Не смотри так, будь другом. Не надо. Не смо…
Старшина Косаргин никакого криминала не обнаружил — пил Гаврилыч крепко, все знали. Хоть и глотал что казённую, что первач, как воду, без видимых глазу последствий — но свой-то организм ни твёрдой походкой, ни уверенной речью не обманешь… А вчера, похоже, усидел три поллитровки в одиночку за вечер — и не выдержал мотор у старого браконьера.
Доктор Волин, с большим трудом извлечённый из участковой больницы и из недельного запоя, явился в обнимку с трёх-литровкой разведённого медицинского и вписал недрогнувшей рукой в нужную графу: сердечная недостаточность. Недрогнувшей — это выражаясь фигурально. Кисть тряслась, как на вибростенде, почерк был самый «медицинский» — нечитаемый.