Царь зверей не лев

Животные укрываются в тени акаций, и буш кажется вымершим. Можно было бы отлавливать их и в это время, но животные попросту не выдерживают изнурительной гонки и невыносимой температуры в ящике при перевозке в лагерь: они гибнут от шока. Рано утром при восходе солнца температура на открытых равнинах колеблется от 14 до 22°C, дует приятный, прохладный ветерок. Примерно около 16 часов температура падает до 40°, а на закате солнца она не превышает, как правило, 32°C.

Прощание в полночь

Наступила долгожданная минута. кортеж машин выстроился вдоль пыльной дороги, еще немного, и мы отправимся в буш. Весь день мы укладывали и упаковывали вещи, сейчас наступила ночь, а с нею и долгожданный момент.

Мы стартуем от резиденции Маррея, где размещается его новая фирма, которую он создал лишь для нас, для осуществления замысла чехословацкого сафари.

На горизонте видно зарево. Это огни Найроби. Старая ферма, купленная Марреем, кажется декорацией на сцене и при свете луны наводит еще большее уныние.

Маррей, подобно капитану, выходит последним. Мы стоим перед раскрытыми дверями фермы. Маррей в нерешительности держит ключ в руке. Еще минута, двери за нами закроются, и мы отправимся в неизведанное. Маррей словно стремится продлить этот миг. Мы стоим молча, неожиданно для себя не зная, что и сказать. А сказать хочется многое. Только слова никак не удается найти.

— Джо, давай еще подождем, — прошептал Маррей, оглядываясь, словно опасаясь, что нас подслушивают. Молодых зоологов поблизости не было. По-видимому, они уже были в машинах.

— Зачем? — удивился я. Меня охватила дорожная лихорадка, хотелось как можно скорее оказаться в буше.

— Посмотри, — Маррей показал на светящийся циферблат часов. — Через несколько секунд настанет полночь. Давай немного подождем.

— Ты веришь в приметы? — улыбнулся я, но тем не менее его настроение передалось и мне.

Маррей молча следил за стрелкой на светящемся циферблате. Не знаю, что со мной случилось, но и я с волнением отсчитывал последние секунды, отделяющие нас от начала нового дня. Смешанное чувство радости и тревоги овладело мною.

Секундная стрелка бежала быстро. Маррей молча следил за ней и, когда настала полночь, произнес:

— Джо, я желаю тебе много счастья.

В голосе его звучала теплота, почти нежность, но грустные глаза настороженно вглядывались в темноту.

— Спасибо, Маррей.

Мы стояли на пороге фермы, Маррей как бы не решался закрыть двери. Свет освещал лишь половину его лица, и он выглядел каким-то чужим и непривычным.

— Не сердись, что я столько раз доставлял тебе неприятности, — начал он совсем серьезно. — Ведь ты знаешь...

Да, я знаю. Кошмарные часы, проведенные в самолете Маррея, я, по-видимому, не забуду никогда. Но почему он вспомнил об этом именно сейчас?

— Да, я часто сердил тебя. Но теперь у тебя будет возможность, много возможностей отплатить мне за это.

Маррей был похож на обиженного ребенка, казалось, он вот-вот надует губы. Я было рассмеялся, но тут же вспомнил, что где-то поблизости находятся его мальчики. Майк Большой и Майк Маленький, Джонни и Томас, словно темные изваяния, стояли поодаль. Собственно говоря — минута была символической. Мы — шефы, и они... Да, полагалось бы в напутствие сказать что-нибудь торжественное. Но ничего не приходило мне в голову. Маррею тоже. Тоскливое настроение еще не покинуло его.

— Не сердись на меня, — тихо проговорил он, а потом добавил: — Мне надо тебе что-то сказать.

Ребята Маррея незаметно приблизились. Их тоже насторожило непривычное поведение шефа. Но Маррей энергично скомандовал:

— Отъезжаем! Все по местам!

Молодые зоологи разочарованно удалились. Маррей наклонился ко мне и чуть слышно прошептал на ухо:

— Мне страшно.

Если бы вы знали, насколько трудна и опасна работа в буше, у вас бы тоже от этих слов захолонуло сердце. Я сразу представил ситуацию, столько раз мной пережитую, когда исход дела в минуту опасности зависел от того, придет ли тебе кто-нибудь на помощь или нет. И представив сейчас в этой роли Маррея, я уже видел, как он задает стрекача и...

— Что ты сказал? — в ужасе переспросил я.

— Мне страшно. Я никогда так не боялся.

Маррей взялся за ручку двери и как-то задумчиво и нерешительно закрыл ее. Старые петли заскрипели. Звук был неприятный.

Когда мы садились по машинам, я оглянулся, чего обычно не делаю в подобных случаях. Ферма, залитая холодным лунным светом, казалось опустевшей и наводила тоску и уныние.