Tsaregradskiy_Franko_Kratkaya_biografiya..417236

она пыталась увещевать их. Республиканские охранники все видели, но предпочли остаться в стороне. Когда в конце концов старший сын Педро соизволил навестить умирающую мать, ему сообщили, что она вряд ли переживет «шок и позор», которым республиканский режим подвергал ее Родину. И только если в стране установятся «мир и спокойствие», она сможет выжить. Однако политические взгляды сбившегося с пути Педро и сама Республика никак ле способствовали выздоровлению Исабель, в результате «в один из осенних вечеров Господь послал ей утешение, о котором она так часто молилась: не видеть, как погибнет ее Родина». Спустя тридцать лет Франко будет по-прежнему с яростью говорить о сожженных храмах, утверждая, что поджоги выражали самую суть ненавистной им Республики. По иронии судьбы, горько обвиняя Республику в уничтожении Родины, именно сам Франко, развернув в 1936 году против своей страны настоящие военные действия, на деле погубил ее.

Вынужденный отпуск в Овьедо предоставил генералу массу свободного времени, для того чтобы копить свою ненависть к Асанье и вообще ко всему миру. Даже то небольшое удовлетворение, которое он мог бы получить от изгнания младшего брата из правительства из-за его участия в тайных заговорах анархистов против Республики, сошло на нет, когда масонские друзья спасли Рамона от очередного приговора и обеспечили ему в парламенте место депутата от Барселоны. Тот факт, что именно масоны, между прочим, трижды отвергавшие прошения Франко о принятии в свои ряды, помогали опальному Рамону, еще больше укореняло генерала в мысли, что с ним поступают несправедливо. Ненависть Франко к масонам и брату становилась все сильнее, постепенно сливаясь с навязчивой идеей о других врагах — коммунистах. В то время как озлобленная неудачами мужа донья Кармен источала яд в адрес Республики, он с жадностью поглощал антикоммунистическую пропаганду, маниакально распространяемую «Международной Антантой» наряду с ежедневными репортажами в правой прессе, обвиняющей новый режим в эскалации насилия и антиклерикализме.

В то лето участившиеся вспышки насилия и забастовки, организованные анархо-синдикалистами НКТ в Барселоне и Севилье, усилили в армии ощущение анархии и кризиса. Поползли слухи о надвигающемся перевороте. Под домашний арест были посажены генералы Эмилио Баррера и Луис Оргас, как и большинство подобных лидеров. Позже Оргаса выслали на Канарские острова. Уверенный в том, что Франко был «единственным человеком, которого стоило опасаться», Асанья велел установить за ним слежку. Враждебность между ними вспыхнула с новой силой на встрече, состоявшейся 20 августа 1931 года, когда Асанья в достаточно покровительственной манере предупредил Франко, чтобы тот не очень полагался на своих друзей и почитателей. Его осторожное замечание, что он был бы рад воспользоваться услугами генерала, заставило раздраженного Франко резко отреагировать: «И для того, чтобы воспользоваться моими услугами... ко мне приставили полицейскую машину, чтобы следить за мной!» Тем не менее Франко торжественно заявил о своей верности и в то же время признал, что монархисты, враги Республики, поддерживали с ним отношения. Позже Асанья говорил о Франко, что тот пытался «казаться честным, но выглядело это лицемерием». Однако слежку он все-таки снял.

Отношение Франко к Республике не улучшилось, когда 26 августа послабления парламентской Комиссии по ответственности распространились на лиц, причастных к перевороту 1923 года и к диктаторскому режиму, а также на членов военного трибунала в Хаке. Хотя Асанья и пытался успокоить армию, освободив Молу и аннулировав ордер на арест Беренгера, его усилия оказались напрасными на фоне провокационного решения Комиссии арестовать нескольких пожилых генералов, сотрудничавших с диктатурой. Несмотря на то что в результате против них не было предпринято практически никаких действий, это решение стало гибельным для правящего режима. Яростный спор по поводу новой конституции, произошедший между серединой августа и концом года, окончательно восстановил Франко и остальных офицеров против Республики. Выражая мнение большинства правых, Хименес Кабальеро, испанский сюрреалист и один из отцов-основателей испанского фашизма, с горечью говорил о том, что Республика «разрушила саму основу нашего существования... Католическая Испания потеряла своего Бога. Монархия — короля. Аристократы — титулы. А солдаты — мечи».

Когда в декабре Комиссия по ответственности вызвала Франко в качестве свидетеля, он выступил с речью, в которой осторожно маскировал свою политическую позицию заверениями в уважении к парламенту и принятым им законам. Тем не менее он ясно дал понять, что, не являясь военной организацией, Комиссия не имела права принимать решения о трибунале в Хаке. В то время как Рамон и ему подобные считали Галана и Гарсиа Эрнандеса «мучениками за свободу», Франко и его армейские товарищи упорно настаивали, что оба этих человека совершили военное преступление, за которое и понесли справедливое наказание.