Царев город

После ужина, кто где нашел себе местечко, уложились на покой. Насте не до сна. В телеге то и дело пищит девчонка — ее жалят комары. Настя берет ее на руки, укутывает подолом сарафана, про себя бранит мужиков. Телегу привезли, малютку грудную привезли, а узлы, какие на телеге были, выбросили. Там наверняка для дитя были пеленки, рубашонки и всякие иные тряпки. Ну, ладно, прокормить ее пока можно молоком лосихи, но во что одевать? Мужики сами полуголы, в таборе не найти и лоскутка, а ребенку нужно много. Вот положок от комаров бы сшить, а из чего? Дело к осени идет, во что девочку одевать? А этот зубоскал Дениска рассказывал, что два узла из телеги выкинул. Как бы они сейчас пригодились. А что если сходить туда? Дениску того же утром послать? Нет, этого делать нельзя. Утром чуть свет надо вперед идти, в этих местах какие-то злодеи шастают, от них скорее уходить подальше надо. А если ей самой сходить, ночью? Просеку ту она видела, место по рассказам. Дениски найти можно.

Благо выплыла из облаков луна, и след от телеги виден. Настя сняла исподнюю рубашку, обернула ею уснувшую девчонку, положила на телегу и растворилась в лесном полумраке...

V

Хоть и устал за день Андрейка, но ему в эту ночь не спалось. Андрейку мучила ревность. С той поры, как он увидел Настю, покоя как не бывало. Девушка оказалась гораздо милее и пригожее, чем он представлял. Ему не надо было влюбляться в Настю, он давно уже любил ее. За время пути по лесам можно было бы поговорить с ней, сказать об этом, но парень был в таких делах совсем неопытен, к тому же несмел и молчалив. Совсем иное дело Дениска. У того язык привешен прочнее, чем у колокольчика на дуге, звенит и звенит над ухом красавицы. Уж и посвататься успел, хмырь болотный. И дозвенит, добьется своего, влюбит в себя девушку. И сказать ему ничего нельзя, сам же Андрейка назвал ее сестрой. Ах, какой он был дурак тогда! А может, рассказать Дениске всю правду? Неужели не поймет?

* — Спишь? — Андрейка подлез под разлапистую пихту, лег рядом с Дениской.

— Думаю,—ответил Дениска, отодвигаясь,

— О чем?

— Думы без краев. О себе, о нас, о Насте, о Настенке. А ты чо не спишь?

— Поговорить с тобой надо бы. В минулый раз я со--врал тебе...

— Когда?

— Там, на барже. Настя не сестра мне, а Илья, к которому мы стремимся, не отец.

—• Как это?

— Я сирота. Дядя Илья был мне вместо отца. А Настю я дюже полюбил.

— Ты, паря, хитришь. Она тебя сразу братом назвала.

— Я сам попросил ее об этом. Не веришь — у нее уз-

найч

Оба долго молчали.

— Ладно. И я признаюсь. Я тоже наврал тебе. Тогда, на барже. Не было никакой купчихи, никаких денег.

— Зачем за Камни бежал тогда?

— Барин розгами выдрал меня. Я не стерпел и пустил на его усадьбу красного петуха. Вот и... А Настю люби. Я в сторону отойду. Она, конешно, пригожа, но не моя.

Я о том как раз и думал ныне. Не время сейчас женихаться. Да и что я ей дать могу? Да и ты тоже.

— Доброе у тебя сердце, Дениска. Спасибо тебе.

— Ладно уж. Давай спать. Завтра рано в путь.

Ватага поднялась с рассветом. Разбудила людей Настёнка. Она заорала на телеге во всю мочь, и первым к ней подскочил Дениска.

— Давай, давай, ори! Ты теперя у нас заместо петуха будешь, — Дениска взял девчонку на руки, понес к шалашу, где дрлжна была спать Настя. Девушки там не было. Из-под пихты вылез Андрейка. Дениска крикнул ему:

— Настю найди! Параню подоить надо.

Андрейка обошел весь стан, Настю не нашел. Встревоженный, он пришел к Ермилу. Тот тоже девушку не видел.

Настю ватага искала до полудня. Был обшарен весь лес в округе верст на пять. Девушка словно испарилась.

В полдень беглецы собрались на совет.

— Что будем делать, мужики? — спросил Ермил.

Ватажники молчали. Беда свалилась на всех нежданно.

— Вы, мужики, как хотите, — тихо заговорил Андрейка,— а я пока Настю не найду, с этого места не стронусь. Может, она в лесу заблудилась, а мы уйдем.

— Кто уходить-то собирается?! — крикнул Дениска.— Да и куда уходить, если пути мы не знаем, за ней ведь шли.

— Еще искать надо!

— Иголку в стоге сена!

— Размыслить сперва надо, что с ней сталось, потом уж...

— А может, она тово...

— Что тово?

— Бросила нас! Надоели мы ей. Снасильничали мы — заботу громадную на ее девичьи плечи взвалили. Веди нас, хлопочи как одеть, обуть, накормить. А теперь дитя ей в руки бросили. В таком трудном пути самого себя не дотащишь, а ей — робятишка... Вон какая зевластая.

— И впрямь ей с нами тяжко. Одна среди мужиков. По малой нужде, и то от нас за версту ходит. Истинно бросила. И правильно сделала.

— Не то говорите, мужики, — Ермил поднялся на пенек. — Я с ее отцом с малолетства... Он за людей душу был рад положить, она карахтером вся в него. И не заблудилась она. С детства по лесам ходит. Скорее всего, к злодеям в руки попала она.

— Вот это истинно! Кто из нас не видел множество следов конских копыт, а я там своими глазами видел всадников татарских...