Царев город

В полночь спаленка осветилась, в окно полыхнули багряные отсветы пожара. Было видно, что горели хлебные амбары. Настя вскочила и, перебирая пальцами цепь, добралась до хитрого звена. Оно было надпилено сбоку. Порвав цепь, Настя схватила рогожку, сложила ее пополам, вырезала отверстие для головы. Другой рогожей обернула бедра, все это перепоясала бечевкой—одежда была готова.

Вся дворня бросилась тушить пожар, в это время заскрипели половицы, охнул пришибленный охранник, и вскоре загремел замок. Распахнулась дверь, ворвались в спаленку трое, схватили Настю за руки и повлекли в темноту.

На околице деревни их ждали люди, человек сорок. К этому времени огонь перебросился на усадьбу, ночь была ветрепной. Люди, не глядя на пожар, побежали к черневшему вдали спасительному лесу.

— В лес первым вошел кузнец. За ним Андрейка, Дениска, Настя. Остальные гуськом сзади.

Отойдя верст пять, Ермил подошел к Насте, положил руку на плечо:

— Похолодало. Задержись чуток, переоденься. Я вот тут в узелке рубашку для тебя прихватил, штаны. Походи пока в мужской стати.

Догоняя ушедших вперед мужиков, Настя спросила Ермила:

— Что за люди? Семейные?

— Где там. Либо бобыли, либо холостяки. С дитем да бабой кто в такую даль бежать решится?

Усадьба сгорела дотла. На пожарище утром нашли пережженный скелет охранника и обрывок цепи с болтом. Пристав подумал, что это Настины останки, матюгнулся со зла и стал собираться восвояси. О побеге сорока крепостных мужиков Бекбулатов узнал только к вечеру. Посылать в погоню было бессмысленно.

Беглецы шли без остановки почти сутки. Вела их Настя. Она была рада, что ее вырвали из лап Абыза и что она среди людей. Ей донельзя надоела жизнь взаперти, надоел надзор Абыза, его служанки и охранника. Теперь она наслаждалась волей, боялась за нее и, опасаясь погони, замучила людей долгим переходом без единой минуты отдыха. В походе к ней пристроился парень, заговорил:

— Зовут меня Андрюшка. Я у отца твово Ильи заместо сына был. Потому и говорил всем, что ты моя сестра. Не подведи меня.

— Спасибо, братец. Батя, как он?

— Не ведаю. Расстались мы на Волге, а подался он на Кокшагу. Будем искать его там.

— Я те места знаю. А который с лосихой, он тоже за брата?

— Он сам по себе. За Камни бежал, да передумал.

Дениска как решил, так и сделал. Изладил лосенку

поводок, на спину лосихи вперехлест повесил две котомки, свою и Андрейкину. Лосенок за эти дни привык к нему и бежал за ним охотно. Лосиха не отставала от детеныша.

На первом привале вытянул из котомки узелок, подошел к Насте, бросил его на колени.

— Что это?

— Мне Ермил рассказывал, что тебя на ночь к цепи приковывали, а одежду отымали. Вот я и прихватил, идучи. Сходи за кусты, переоденься. В штанах-то, поди, неловко?

Настя развязала узел и ахнула. В нем лежал ее сарафан, исподняя рубаха и платок.

— Где взял-то? — спросила Настя, смеясь,

— Коло стража твоего. Я догадливый. Ну, чо сидишь? Иди. Мне непременно на тебя посмотреть надо.

— Зачем это?

— На место придем — сватать буду.

— Ох ты! Не шибко ли скор? Может, я иного выберу.

*— Иного некого! Андрюшка — брат, а другие прочие—

голь перекатная. А у меня хозяйство! Вишь, вон ветки жрет. И за лошадь сойдет, и за корову. Ну и приплод опять, же.

— Веселый ты. Как звать-то?

— Дениской.

Настя сходила за излучину речки, переоделась, спросила шутейно:

— Ну как, женишок, нравлюсь?

—• В рогожах была красивше. Ну, да ладно. И так сгодишься.

И оба рассмеялись.

Перед сном Настя позвала Ермила и Андрюшку, сказала:

— Завтра чуть свет тронемся.

— Не торопись, Настасьюшка. Мужики обутки по корням да кочкам растрепали, почти босы идут. Многие подались лыко драть. Завтра лапти плести будут. Да и еду надо добыть...

— А если погоня?

— Барину не до погони. Он головешки считает.

Усталые мужики заснули мертвецким сном. А Насте,

хоть и она устала не меньше, не спится. Мысли одна другой тревожнее. Сколько же займет этот путь? Оба раза она проделывала его на коне без всяких забот — отец кормил ее, обогревал, опекал. Даже в седле они за день пути изматывали все силы. А тут пешком,-да с такой оравой. Чем-то надо кормиться, одеваться, обуваться. Много ли прошли, а лапти истрепали. Да и примут ли черемисы такое множество чужих людей? ...А названный братец — ой, пригож. Только молчалив, застенчив. Вон Дениска, тот уж и посвататься успел. Идет Насте двадцать первое лето, сердечко любви просит, ласки. Сколько она на цепи, как собачонка, сидела, натосковалась по живому слову, по человечьему теплу. Сейчас бы ходить ей с суженым по лугам, цветы собирать, венки плесть. А у нее впереди неве-домость одна, тяготы, страх. Нет, любовные мысли из головы надо выбросить, сердце сжать в кулак, на парней глядеть ровным взглядом. Особенно Дениски надо опасаться. Язык у парня медовый, глаза голубые,-кудри золотистые. И нахален, пес. Не-успел увидеть, и уже сватается.

Так в думах тревожных и уснула Настя в веточном шалаше, специально для нее Дениской излаженном.