Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Но что же сама Марина? Как она вела себя в этих обстоятельствах? К сожалению, нет никаких достоверных известий о том, что она думала и чувствовала в эти месяцы. Однако дальнейшие события, несомненно, свидетельствуют в пользу предположения о том, что и она сделалась жертвой интриг сандомирского воеводы! Марина не видела собственными глазами смерти мужа, и это обстоятельство позволило Юрию Мнишеку всячески поддерживать в ней уверенность в спасении Дмитрия. Ее первоначальное поведение в лагере Тушинского вора говорит о том, что она надеялась увидеть перед собой своего настоящего супруга. Мнишек вторично самым беззастенчивым образом использовал свою дочь. Ради собственной алчности внушая ей беспочвенные надежды, поддерживая в ней честолюбивые мечты, в конце концов именно он оказался ответственным и за падение Марины, и за ее гибель.

Тем временем первые успехи восставших сменились неудачами. Молодой воевода Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, бывший мечник Дмитрия, нанес Болотникову поражение под Москвой. Болотников вынужден был бежать в Серпухов, затем в Калугу и наконец засел в Туле, которая была осаждена московским войском. «Главный воевода» рассылал письма к своим сообщникам в разные концы Русской земли, «требуя, чтобы не медлили с объявлением хоть “какого-нибудь Дмитрия”». Но долгожданный Дмитрий все не объявлялся, и народ отступился от Болотникова. Поздней осенью царское войско, заградив реку Упу, затопило Тулу. Болотников сдался, предварительно получив от Шуйского прощение. Но царь нарушил слово: Болотникова ослепили, а затем утопили. Простых участников восстания глушили дубинами и бросали в проруби.

Все эти события пока что никак не сказывались на положении ярославских узников. Единственной их опорой были семейная любовь и религия. Большое и благотворное влияние на всех имел отец Анзеринус. Когда в августе 1607 года он скончался, шляхтич Дьяментовский посвятил ему в своем дневнике несколько прочувствованных строк. После него для исполнения треб остались его товарищи, бернардинские монахи, среди которых особой преданностью Марине отличался отец Антоний из Люблина. Для молитв поляки собирались в маленькой домовой церкви. Даже так называемый сорок-часовник отбывался у них – он состоял в том, что Святые Дары выставлялись на поклонение в течение двух суток.

Домашний обиход узников продолжал оставаться убогим: они нуждались в самом необходимом, боролись с бедностью, страдали от пожаров, сильно терпели от крепких морозов. Порой среди них вспыхивали болезни. Ян Мнишек захворал так опасно, что уже составил духовное завещание. Все это наводило печаль и уныние, которые лишь изредка разгоняла мимолетная надежда на свободу, на возвращение в милую отчизну. Не обошлось без видений и бесовских прельщений. Не раз приводятся у Дьяментовского сведения о чудесных явлениях на небесах: один прочел стихи на лазурном своде, другой видел саблю с метлой; однажды особенно взволновала поляков луна, которая представилась им кровавой. Другого рода происшествия всецело приписывали нечистому духу: внезапный страшный шум, неожиданный крик, произвольное перемещение предметов и беспричинное их падение.

В такой обстановке жизнерадостная Марина провела около двух лет. Первое ошеломление, вызванное московскими событиями, прошло. В долгом и скучном уединении, в состоянии неизвестности и надежд, конечно, многое переварилось в ее головушке. Ей овладела несбыточная мечта, подогреваемая отцом, – увидеть Дмитрия живым и вместе с ним восстановить свои попранные права.

Пока поляки томились в Ярославле, о них заботились в Польше и Риме. Сандомирская воеводша просила заступничества у папского нунция. Павел V уговаривал Сигизмунда III вступиться за Марину и ее отца. Двое сыновей Мнишека, Николай и Сигизмунд, оставшиеся в Польше, приехали в Рим, чтобы поддержать в папской курии уверенность в том, что Дмитрий жив. Польский король, со своей стороны, хлопотал об освобождении пленных поляков. Между Москвой и Варшавой велись переговоры, происходил обмен грамотами и послами.

Но Шуйский все еще проявлял неуступчивость. Воротившись в Москву из-под Тулы, он посчитал свое положение вполне упрочившимся для того, чтобы дать себе отдых и подумать о личной жизни. Вскоре он женился на княжне Марье Петровне Буйносовой-Ростовской, с которой был обручен еще при жизни Дмитрия. Однако новые тревоги не дали ему понежиться в жениной постели. На окраинах Московского государства, как грибы, повырастали самозваные царевичи. В Астрахани объявился какой-то царевич Август, называвший себя сыном Грозного от Анны Колтовской – одной из жен сластолюбивого царя; потом там же обнаружился царевич Лаврентий, сын убитого отцом царевича Ивана (на самом деле у Грозного и его сына детей с такими именами не было). На Украине явилось целых восемь сыновей царя Федора Ивановича (известного своим мужским бессилием). Впрочем, вся эта нечисть сгинула так же быстро, как и появилась.

Зато тень Дмитрия обрела наконец кровь и плоть.

Глава 3 Освобождение