Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Ярость тушинских поляков не знала пределов. Они кинулись в дом Вора, обыскали и разграбили его – «кто что схватил, то и уносил». На другой день собрался войсковой совет – на нем шляхтичи осыпали бранью князя Рожинского, говоря, что он вконец запугал «царя» своим пьянством. Все войско стояло в строю, время от времени порываясь в сторону повозок с казной Вора. Совещание продолжалось и на второй день. Рожинскому удалось оправдать себя, и шляхта несколько поугомонилась.

Не желая упускать такой случай, королевские послы не скупились на обещания. Помимо поляков, они обратились также к московским боярам, находившимся в тушинском стане, – князьям Трубецкому, Шаховскому, Долгорукому и другим. Самым влиятельным лицом среди них был ростовский митрополит Филарет Никитич Романов. Как мы помним, он был пострижен Годуновым в монахи; Дмитрий предложил ему снять насильный постриг, но Филарет отказался и получил от царя митрополичью шапку. После взятия Ростова поляками он попал в плен и был увезен в Тушино. Никаких обличений Вор от него не услышал. В благодарность он нарек Филарета патриархом, а тот с подобающим смирением принял этот сан. (В те годы церковная иерархия вообще пришла в полный упадок, ибо наряду с новым патриархом появилось также несметное количество «тушинских» епископов и архимандритов.)

Московские перебежчики после бегства Вора начали явно выражать свои симпатии Польше. Пользуясь этим, королевские послы вручили им письмо от Сигизмунда, в котором король заверял, что пришел не оскорблять русские законы и веру, а остановить пролитие христианской крови и сохранить русское государство и народ, ибо сами русские не могут позаботиться о себе, поскольку иссякло потомство их законных государей. Во время чтения этого письма тушинские бояре и духовные плакали от умиления и криками выражали свое одобрение. Спустя три дня тушинская «дума», атаман Заруцкий с казаками и касимовский хан Ураз-Мехмет с татарами объявили, что желают видеть на московском престоле «потомство» Сигизмунда и целовали крест его величеству королю. Они составили конфедерацию с польским войском, обязавшись «не склоняться ни к Дмитрию, ни к Шуйскому и вообще ни к одному из московских бояр».

Вор в Калуге уже словно сожалел о бегстве. Он вновь попытался войти в соглашение с панами. В его письме, присланном в Тушино, говорилось, что он уехал всего лишь на охоту и готов вернуться в лагерь при условии, «чтобы поляки вновь принесли ему присягу, а изменившая Москва была казнена». В Тушине это письмо публично сожгли.

31 января тушинские послы – московские бояре и духовные – получили аудиенцию у Сигизмунда в смоленском лагере. Встреча прошла торжественно. Король принял их, окруженный сенаторами и вельможами. Боярин Михаил Салтыков поцеловал королевскую руку и объявил о «покорности московского народа». Прочие высказывались в том же духе. В заключение дьяк Грамотин заявил от имени бояр и думных людей, что они желают иметь государем не Сигизмунда, поскольку тот правит обширным государством, требующим его постоянного присутствия, а его сына, королевича Владислава, в надежде, что «его величество король сохранит в целости и неприкосновенности Святую апостольскую церковь и веру по греческому обряду, а также старинные законы народа ни в чем не нарушит, прибавя к ним еще новые, наделив народ лучшими правами, которых до этого не бывало в государстве Московском» (речь, видимо, шла о вольности боярства). Сигизмунд обнадежил их в этом.

Марина после бегства Вора некоторое время надеялась, что ее особа привлечет наконец всеобщее внимание. Потом она ждала, что Сигизмунд сделает ей какое-нибудь предложение. 5 января она напоминала королю: «Если кем на свете играла судьба, то, конечно, мною: из шляхетского звания она возвела меня на высоту московского престола только для того, чтобы бросить в ужасное заключение; только лишь проглянула обманчивая свобода, как судьба ввергнула меня в неволю, на самом деле еще злополучнейшую, и теперь привела меня в такое положение, в котором я не могу жить спокойно, сообразно своему сану. Все отняла у меня судьба: остались только справедливость и право на московский престол, обеспеченное коронацией, утвержденное признанием за мною титула московской царицы, укрепленное двойною присягою всех сословий Московского государства. Я уверена, что ваше величество по мудрости своей щедро вознаградите и меня, и мое семейство, которое достигало этой цели с потерею прав и большими издержками, а это неминуемо будет важною причиною к возвращению мне моего государства в союзе с вашим королевским величеством».