В Калуге Марина жила вначале в монастыре, потом в построенном для нее и Вора дворце. Жизнь здесь протекала ровнее и спокойнее, чем в Тушине, и Марина действительно смогла «отдохнуть в своей скорби». В Калуге не было ни самонадеянного Рожинского, ни пагубных для нее с Вором сборищ шляхты, где громогласно посягалось на их «сан и доброе имя». Правда, калужский двор Вора состоял в основном из русских холопей-изменников и польско-казацко-татарского сброда, во главе которого стоял князь Григорий Шаховской, «всей крови заводчик», заклятый враг Шуйского, но с другой стороны, это и успокаивало Марину: примирение с ее врагами для этих забубенных головушек было так же невозможно, как и для нее самой. Наконец, она видела вокруг себя довольство и пиры, слышала всеобщую молву, что в Калуге честь и богатство, а в Тушине бедность и смерть, и чувствовала мстительную радость при известиях о бедствиях, постигших тушинский лагерь. Лелея новые честолюбивые мечты, она, быть может, уже стеснялась присутствием Вора и надеялась со временем объявить о его самозванстве; во всяком случае, она не упускала ни одной возможности выгодно противопоставить себя ничтожеству, с которым ей приходилось жить. Однажды Вор решил наказать служивших у него немецких наемников за потерю ими Иосифова монастыря, отбитого отрядом Сапеги, и велел побросать всех немцев в воду. Те в ужасе бросились к Марине. Она своей волей отсрочила исполнение приговора и пригласила Вора к себе.
– Знаю, чего она хочет! – заорал оскорбленный самозванец. – Она будет просить за поганых немцев – напрасный труд! Всех в воду сегодня же – или я не Дмитрий! А если она вздумает меня беспокоить, утопить и ее вместе с ними!
Тогда Марина сама отправилась к мужу и, преодолев свой гонор и отвращение, бросилась к ногам бродяги. Вор смягчился, изрек помилование, и спустя некоторое время красавец Георг Гребеберг, любимый коморник Марины, явился к немцам с радостной вестью:
– Радуйтесь и молитесь о здоровье царицы, будьте покорными детьми ее!
Между тем 22 марта Скопин со шведами совершил торжественный въезд в Москву и готовился идти освобождать Смоленск. Почти вся Русь снова покорилась царю Василию. Сигизмунд пытался кое-как поправить дело с помощью переговоров, послав в Москву своего стряпчего Слизня. Но Шуйский, возгордись, велел задержать посла в Можайске, передав Слизню, чтобы в Москву он не ездил, ибо если поедет, то себе же в убыток. Царь писал, что никаких переговоров с королем не хочет и пусть лучше его величество выйдет из московских пределов, так как чересчур набрался спеси от успехов.
Скопин купался в волнах народной любви. Москвичи открыто выражали желание видеть его на престоле. Его неоднократно величали царским титулом, а выборные люди Рязанской земли предложили ему короноваться (в ответ Скопин немедленно засадил их в тюрьму, но потом отпустил восвояси). Шуйский стал подозрительно коситься на своего племянника. А вскоре Скопин внезапно скончался. Народ, конечно, решил, что воеводу отравили. Молва обвиняла в его смерти брата царя, воеводу Дмитрия Шуйского, вечного неудачника на поле брани, завидовавшего славе освободителя Москвы. Поговаривали, что не обошлось и без участия самого царя. Смерть главнокомандующего внесла растерянность в московское войско. Дмитрий Шуйский, назначенный главным воеводой, не пользовался никаким авторитетом среди солдат; Делагарди отзывался о нем с презрением.
Распад тушинского лагеря побудил Сигизмунда вступить в переговоры с Вором. Самозванец в Калуге вновь собрался с силами. К нему присоединился даже Сапега. Марина отблагодарила своего рыцаря особым письмом, выразив надежду, что его прибытие, «хотя дела их были почти в упадке», обеспечит победу. «Поистине, – писала она, – не приписываем это ничему другому, как только милости Божией, что Он с помощью вашего благородия (чему люди будут удивляться) изволит исправить, или, вернее, благополучно кончить наше дело… В нашем сердце запечатлелись доблесть, верность и услуги, которые везде были и будут прославляемы за то, что ваше благородие выступили для защиты нашего правого дела».
«Только, – заклинала Марина, – оставайтесь верными до конца».
Вор в свою очередь обещал щедро вознаградить Сапегу и его воинство – конечно, потом. Оба они не подозревали, что усвятский староста прибыл в Калугу вовсе не для их спасения, а для того, чтобы склонить их к союзу с королем. Весь июнь он уговаривал Вора присоединиться к Сигизмунду и наконец добился успеха.
Однако новые обстоятельства изменили намерения Сигизмунда. Король уже не нуждался ни в Воре, ни в его помощи.
Дмитрий Шуйский двинул 30-тысячное войско к Смоленску. Вместе с русскими шел и Делагарди с 8000 наемников. Сигизмунд выслал им навстречу гетмана Жолкевского с частью армии. 23 июня противники встретились у деревни Клушино. Несмотря на то что поляков было не больше шести тысяч, гетман решил атаковать союзное войско.