Царевич Дмитрий. Тайна жизни и смерти последнего Рюриковича. Марина Мнишек: исторический очерк

Тут встал земский староста и торговый человек Козьма Захарьич Минин-Сухорук и заговорил. Нижегородцы знали его за деятельного и практичного человека, правда не брезгавшего взятками, – словом, он был добросовестный староста в духе своего времени. А тут он завел речь о странных вещах – сказал, будто ему трижды явился преподобный Сергий, призывая послужить родине. С недоверием и изумлением смотрели нижегородцы на своего старосту. Стряпчий Иван Биркин и вовсе не поверил ему:

– Врешь! Ничего ты не видел!

Но грозный взгляд, брошенный «духовидцем» в его сторону, заставил его умолкнуть. А Минин продолжал:

– Православные люди, похотим помочь Московскому государству, не пожалеем животов наших, да не токмо животов – дворы свои продадим, жен, детей заложим. Дело великое! Но мы свершим его, если Бог поможет.

Не сразу удалось ему расшевелить нижегородцев, но на другой день жертвенный порыв охватил весь город. Люди отдавали последнее ради спасения веры и отечества. Минина единодушно выбрали старшим человеком.

Потом стали думать, кому ударить челом быть их воеводой, чтобы этот военачальник был искусен в ратном деле и прежде не обвинялся в измене, и, по совету Минина, остановились на князе Дмитрии Михайловиче Пожарском, который в это время залечивал раны в своей вотчине Линдехе, в Суздальском уезде. Пожарские происходили из стародубских князей Суздальской земли. К тому времени они уже принадлежали к «захудалым» княжеским родам, и первая половина жизни князя Дмитрия Михайловича прошла вполне тихо и незаметно. Безупречной нравственностью он не отличался, и при Годунове его фамилия значилась в списках доносчиков, которых царь Борис во множестве расплодил вокруг трона; зато Пожарского не видали ни в Тушине, ни под Смоленском, и даже после Клушина он остался верным царю Василию. Впоследствии он сражался рядом с Ляпуновым, а ранение избавило его от предосудительной близости с Заруцким. Выдающимися воинскими подвигами князь не блистал, на его счету было несколько удачных стычек с воровскими шайками.

Пожарский вначале отказался принять должность главного воеводы, ссылаясь на неспособность, но после настоятельных просьб нижегородцев сдался, с искренней скромностью выразив сожаление, что нет князя Василия Голицына, которому он охотно уступил бы первое место. Со своей стороны, он предложил Минина в распорядители войсковой казной, и тот в свою очередь долго отказывался, а затем, вздохнув, принял эту должность. Дело он повел круто, железной рукой. Вся Нижегородская земля была обложена пятой деньгой на нужды ополчения – то есть каждый житель должен был отдать в войсковую казну пятую часть имущества. Поблажки не давали ни боярам, ни церквам, ни монастырям. Неимущих насильно продавали в кабалу и взимали налог с их хозяев.

По другим городам Пожарский и Минин разослали грамоты, в которых говорилось: «Будем над польскими и литовскими людьми промышлять все как один, сколько милосердый Бог помощи даст. О всяком земском деле учиним крепкий совет, а на государство не похотим ни польского короля, ни Маринки с сыном». На московский престол предлагалось выбрать всей землей, «кого нам Бог даст». С этого времени Пожарский и Минин стали представлять единственную национальную и, следовательно, законную власть в Русской земле.

Нижегородские грамоты читали повсюду на народных сходках и потом, следуя примеру нижегородцев, собирали деньги и рати и высылали под руку главного воеводы, князя Пожарского. К движению присоединилось и некоторое число «добрых» казаков. Центром сбора ополчений стал Ярославль.

Осажденные в Москве поляки всю зиму терпели жестокий голод. В январе они писали Ходкевичу, что были бы рады сражаться и дальше, «если б им не изменяли силы и не замирал пульс». Между тем войско Ходкевича, по мере продвижения к Москве, таяло на глазах, солдаты дезертировали целыми эскадронами, возвращались в Польшу и вознаграждали себя за верную службу захватом королевских и частных имений. Сигизмунд вновь выехал в Смоленск, но вместо войска с собой он привез только свою воинственную супругу, королеву Констанцию, огромное количество придворных дармоедов и нескольких ксендзов.

Приближение грозы чувствовали и Марина с Заруцким. Они пытались натравить на Россию персидского шаха, но, по счастью, их гонец был перехвачен людьми Пожарского. Князь Трубецкой открыто отложился от казаков и звал ярославское ополчение скорее прибыть под Москву. Тогда Заруцкий с Мариной запятнали себя новым, но отнюдь не последним злодейством: они подговорили какого-то казака Стеньку убить Пожарского. Покушение не удалось. Стенька бросился на князя с ножом из толпы народа, но, видимо, вследствие многолюдства и толчеи промахнулся и только порезал ногу своему сообщнику, казаку Роману. Схваченный и допрошенный, Стенька во всем сознался. Пожарский велел отвезти его под Москву для обличения Заруцкого, но тот, не дожидаясь разоблачения, убежал в Коломну к Марине. Большинство бывших с ним казаков перешло под начало князя Трубецкого.