Царевна Софья

— Если Арсений и Никон патриарх еретики, — заговорила она, — то и отец наш и брат такие же еретики стали; выходит, что и нынешние цари не цари, патриархи не патриархи, архиереи не архиереи; мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат еретики; мы пойдем все из царства вон!

С этими словами царевна отошла от трона на расстояние «с сажень» и остановилась.

Бояре и стрелецкие выборные, прослезившись от волнения, загалдели:

— Зачем царям государям из царства вон идти? Мы рады за них, государей, головы свои положить!

Однако раздались и другие голоса, несомненно, принадлежавшие стрельцам-раскольникам:

— Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари государи, а и без вас пусто не будет.

«Можно себе представить, — пишет В. И. Буганов, — каким холодом повеяло на Софью от этих слов. Эти безымянные стрельцы, которых поддерживала значительная часть их собратьев и множество раскольников, прямо говорили, что царевне нужно отказаться от власти… Но не такова, как видно, была царевна, чтобы отступить без боя и даже не попытаться выиграть его. Она это и сделала».^{120}

Софья произнесла короткую яркую речь, обращенную непосредственно к стрельцам:

— Всё это оттого, что вас все боятся, в надежде на вас эти раскольники-мужики так дерзко пришли сюда. Чего вы смотрите? Хорошо ли таким мужикам-невеждам к нам бунтом приходить, творить нам всем досады и кричать? Неужели вы, верные слуги нашего деда, отца и брата, в единомыслии с раскольниками? Вы и нашими верными слугами зоветесь; зачем же таким невеждам попускаете? Если мы должны быть в таком порабощении, то царям и нам здесь больше жить нельзя; пойдем в другие города и возвестим всему народу о таком непослушании и разорении.

Эта угроза, должно быть, не на шутку напугала стрельцов — они могли воздействовать на правительство только в том случае, если последнее находилось в Москве. А за пределами столицы власти получали возможность быстро собрать многотысячное дворянское ополчение, против которого стрелецкие полки не выстояли бы. Выборные поспешили заверить Софью в своей преданности:

— Мы великим государям и вам, государыням, верно служить рады, за православную веру, за Церковь и за ваше царское величество готовы головы свои положить и по указу вашему всё делать. Но сами вы, государыня, видите, что народ возмущенный и у палат ваших стоит множество людей; только бы как-нибудь этот день проводить, чтоб нам от них не пострадать, а что великим государям и вам, государыням, идти из царствующего града — сохрани Боже! Зачем это?

«По умолению» собравшихся Софья вернулась на свое место. Прерванное чтение раскольнической челобитной продолжалось, и царевна несколько раз вступала в спор со староверами по обрядовым вопросам, но они, если верить Савве Романову, всякий раз своими доводами принуждали ее «умолчать». Когда чтение закончилось, царица Наталья покинула собрание. Патриарх начал доказывать правоту новой формы вероучения на основании старых, в том числе греческих, книг, но, конечно, не сумел переубедить раскольников. Софья, по существу, одна продолжала спорить с ними, обвиняя в непочтении к царю Алексею Михайловичу. Староверы возражали, указывая на изображение Бога Саваофа в росписи потолка Грановитой палаты, благословляющего людей «по-старому двумя перстами».

— Мы, государыня царевна Софья Алексеевна, рады за старой крест помереть! — кричали они.

— Неведомо, что мне с вами стало делать, — проговорила Софья со слезами на глазах.

Она снова начала выставлять на вид неуважение раскольников к Алексею Михайловичу, Федору Алексеевичу и живым членам царской семьи, но Савва Романов доказал Софье необоснованность ее обвинений, заявив, что староверы считают еретиками только Арсения и Никона.^{121} В конце концов царевна решила прекратить бессмысленный спор, в котором каждая сторона говорила на своем языке.

— Идите с миром! — обратилась она к староверам. — Указ вам будет государский во иной день.

Версия событий, изложенная Романовым, может показаться пристрастной. Однако Медведев подтверждает, что по раскольнической челобитной не было «от царского величества никоего слова, никаковаго указа». Правда, он объясняет нежелание верховной власти давать оценку старообрядческого прошения тем, что оно «писано неправильно, по глупости, воровски и досадительно».^{122}

Может сложиться впечатление, что в церковном споре с раскольниками Софья и патриарх Иоаким потерпели поражение. Однако историк А. П. Богданов оценивает события, поставив во главу угла не религиозные вопросы, а политическую составляющую: «В ходе „прений“ царевна взяла на себя главную роль, доведя вождей староверов до неистовства и продемонстрировав выборным стрельцам, что их проповедники — враги государственного порядка и буяны. Хитроумнейшими маневрами она избежала вспышки бунта, затянула „прения“ до вечера, когда толпы москвичей стали расходиться по домам, привлекла на свою сторону часть стрельцов».^{123}