Царевна Софья

Между тем раскольники, вышедшие из Грановитой палаты, оповестили остававшихся еще на площадях москвичей:

— Победили! Победили! Тако слагайте персты! Веруйте, поди, по-нашему! Тако веруйте! Мы всех архиереев переспорили и посрамили!

На Лобном месте расколоучители долго проповедовали среди народа, «уже якобы по повелению царского величества». Введенные в заблуждение москвичи с радостью сообщали друг другу:

— Нам цари государи приказали по-старому креститися!

За Яузой, где в стрелецких домах остановились вожди старообрядцев, три часа продолжался звон колоколов церкви Спаса, возвещая победу над никонианством.^{124}

Тем временем Софья приказала привести к ней стрелецких выборных и обратилась к ним с призывом:

— Не променяйте вы нас и Всероссийское государство наше на шестерых чернецов и не дайте в поругание святейшего патриарха и всего Освященного собора!

За верность престолу и истинному православию царевна пообещала стрельцам «дать дары и чести великие». Двое стрелецких пятисотных были тут же пожалованы ею в дьяческие чины, а сын одного из них взят ко двору. Другие выборные получили по 50 или 100 рублей[8]; кроме того, Софья «велела поить на погребах, чего они хотят». Подкупленные стрельцы охотно заявили:

— Нам до старой веры дела нет, и не наше то дело, то дело святейшего патриарха и всего Освященного собора.

Но некоторые выборные на подкуп не поддались. Пятидесятник полка Титова Авдей Артемьев возразил Софье:

— Мы, государыня царевна, без братского совета повинной не смеем дать, прибьют нас каменьем рядовые стрельцы, как придем в полк.

Софья попыталась было воздействовать на непокорных угрозами, приказав отобрать у них оружие и жалованные грамоты, выданные в начале июня, а также запретить нести караульную службу при царском дворе, но быстро передумала:

— Ну, цари государи в непокорстве вашем прощают, живите по-прежнему, а оружия и пороховой казны у вас не отнимают и жалованных грамот.

Выборные вернулись в свои полки и начали уговаривать товарищей покаяться. Это удавалось не везде; некоторых выборных однополчане даже посадили до утра в тюрьму со словами: «Вы о правде посланы говорить, а неправду делаете, пропили вы нас на водках да на красных пойвах». На другой день в полках начались оживленные споры об отношении к старообрядчеству. Вечером стрелецкие выборные собрались на совет и вынесли решение не поддерживать расколоучителей и посадских: «Нам до того дела нет». Однако это вызвало бурю возмущения рядовых стрельцов. Выборные отправились к Софье и сообщили ей:

— Наша, государыня, немощь стала, и рядовые нас хотят каменьем прибить, а иных нашу братью в тюрьму пересажали. И не ведаем сами себе, что будет нам утром — живы ли будем или нет. И хотят рядовые с барабанами идти.

В намерении стрельцов двинуться с барабанами к Кремлю явно прозвучала угроза повторения событий 15–17 мая. Когда слухи об этом дошли до патриарха Иоакима, он в страхе прибежал к Софье «и начал плакать»:

— Теперь наша конечная погибель пришла, напрасно их раздразнили.

— Не кручинься, батюшка, об этом деле, я знаю, как их уговорить, — спокойно ответила Софья.

В тот же день во все стрелецкие полки были разосланы приказы отобрать по 100 солдат, которые должны были утром явиться на караульную службу к Троицкой церкви на Красной площади. Собравшиеся по этому указанию стрельцы составили внушительную толпу в две тысячи человек; основная их масса была настроена враждебно в отношении церковных властей и выражала готовность «к патриарху по-прежнему идти с барабанами». В этот момент посланный Софьей «неведомо какова чину человек» объявил:

— Надворная пехота великих государей! Цари государи жалуют вас погребом!

На каждых десятерых стрельцов было выдано по ушату пива и по мере (около 26 литров) меда. По горькому замечанию Саввы Романова, стрельцы «думать перестали… да и побежали всякой десяток с своим ушатом, да перепилися пьяны». Настроения сразу же переменились, и охмелевшие служивые даже начали бить попадавшихся на пути раскольников-посадских с криками: «Вы бунтовщики и возмутили всем царством!» Весть о царевниной милости быстро разнеслась по полкам. Сторонники Софьи горячо убеждали сослуживцев:

— Чего нам больше жалованья от великих государей? Чем нас великие государи не пожаловали?

В течение трех дней спокойствие в полках было полностью восстановлено. Стрельцы принесли требуемую Софьей «повинную», а затем арестовали предводителей старообрядчества.^{125} Ранним утром 11 июля Никите Пустосвяту «как самому дерзкому заводчику смуты и нарушителю своего обещания» отрубили голову на Красной площади. Хованский спас от казни отца Сергия, которого сослали в Ярославль, в Спасский монастырь.^{126}

В 1684 году церковные власти постановили в память о подавлении раскольничьего мятежа ежегодно 5 июля воздавать молебную хвалу «о умирении Церкви».^{127} Это подчеркивает всю серьезность опасности, которой подвергалась спасенная Софьей церковная иерархия.

Хованщина, или Хроника двоевластия