Царевны

— Полно тебе, Петрушенька! Жарко. — И сдвинув большой воротник вывороченной шубы, Федор Алексеевич открыл потное и красное лицо маленького царевича.

— Со мной посиди малость, — сказал Алексей Михайлович, ухватив покрепче сынка. А Наталья Кирилловна ширинкой по его вспотевшему лицу провела, сбившиеся кудри мальчику пригладила.

— Песни послушаем.

Под песню незаметно, как и вошли, уходят царь с царицей, а девичье святочное веселье своим чередом идет. Все, что для разгадыванья судьбы требуется, умелые и услужливые мамушки в сени поставили. Из чаши, белым платом накрытой, под песню подблюдную, царевны, одна за другой, колечки вынимают.

Слава Богу не тебе,
       Слава!
Государю нашему на сей земле,
       Слава!

Под эту первую, для начала гаданья песню положенную, Евдокеюшкино колечко вынулось.

Растворю я квашонку на донышке;
        Слава!
Я покрою квашонку черным соболем,
        Слава!
Опояшу квашонку ясным золотом,
        Слава!
Я поставлю квашонку на столбичке,
        Слава!..

— Больше песен про нас, царевен, как будто и нет, — шепчет Софьюшка Марфиньке. — В других все про суженых да про сватанье поется. Замуж нам не идти.

— Неужто для нас и судьбы нет! — возмутилась вдруг Марфинька.

Под пенье, как они с Софьюшкой перешептываются, никому не слышно.

Шла щука из Нова-города,
        Слава!
Она хвост волокла из Бела-озера,
        Слава!
Как на щуке чешуйка серебряная,
        Слава!
Что серебряная, позолоченная,
        Слава!
А голова у щуки унизанная.
        Слава!

Оборвалась песня. Мамушка Марфиньке кольцо подала.

Не поглядев, надела его на палец царевна и, наклонившись к Софьюшке, шепнула:

— Нынче я в зеркало, сестрица, глядеть стану. Сенцами мовными проводишь ли меня в баенку?

— Проводить провожу, — ей Софья ответила, — а только лучше бы тебе, сестрица, в баенку не ходить. Симеон Полоцкий сказывал…

— Слышать про учителя твоего не хочу, — оборвала Марфа Алексеевна. — Гаданье в зеркале из всех гаданий гаданье. Только до дверей баенки проводи меня, Софья.

Мовными сенцами неосвещенными крадутся Марфинька с Софьюшкой. Под дверьми мыленки полоса светится. Мамушка Марфиньке для гаданья все приготовила и свет оставила.

Остановились у дверей царевны.

— Боязно мне, — шепчет Марфинька.

— Давай я первая погадаю, — вырвалось, неожиданно для нее самой, у Софьи.

В гаданье она не верит, верит Симеону Полоцкому, который говорит, что все волхвования вздор один, а в темных мовных сенцах перед баенкой захотелось ей вдруг свою судьбу испытать.

Обрадовалась Марфинька.

— Иди, Софьюшка. Я обожду. — Второй идти не так жутко, как первой, ей показалось. — Только у дверей мне стоять не приходится. Гаданью от этого вред. Мал время спустя, приду я за тобою, сестрица. — Сказала это Марфинька и торопливо ушла. Софья одна осталась.

Слюдяной фонарь на стене освещает знакомое предмылье с лавками вдоль стен и столом посередине. Как и тогда, когда в баенке перед праздником царевны мылись, стол красным сукном накрыт, только на сукне не стряпня мовная, а зеркало в оправе серебряной. По сторонам его серебряные шандалы со свечами зажженными.

Смела царевна Софья, а тут и на нее нежданная жуть напала. За спиной — сенцы темные, прямо перед нею — закрытая дверь в темную баенку. Что-то теперь там, возле каменки холодной, в темноте делается? Словно от набежавшего холода, передернула плечами царевна. Невольно в угол передний глянула. Нет на привычном месте образа Пречистой. Мамушка, к страшному гаданью все припасая, образ, как водится, убрала. Растерялась Софья. Страшно ей, а оборониться от страха нечем. Назад к себе в терем бежать совестно, да и не хочется. В час полуночный, в затишье пустой баенки, все, во что веками верили теремные затворницы, ближе всяких мудрых слов учительских царевне вдруг стало.

«Загляну в зеркало, авось мне что и откроется».

С этой мыслью села царевна на стул разгибной, перед столом поставленный. Разглядела возле зеркала соли щепотку на тарелке и кусочек хлеба с нею рядом и громко и явственно сказала:

— Тот, с кем мне век вековать, хлеба-соли откушать ко мне приходи. — Сказала, и словно кто невидимый в пустой баенке за дверью, плотно запертой, возле самой каменки ей в ответ стукнул.

Немигающим взглядом глядит перед собою царевна, а из зеркала, тоже не мигая, большими темными глазами она же сама на себя смотрит. Новым, доселе не виданным в этот час полуночный царевне лицо ее кажется. Страх одолевая, разглядывает она себя в зеркало. «Орлицей» часто ее в терему называют. И впрямь орлиному подобен взгляд ее темных, зарницами блистающих глаз. Волосы густые, курчавые из-под золотного венца выбились.