Царевны

Торопится царевна, а в голове так и стучит: «К мамушке братцевой поскорей! Про все у нее дознаюсь. Ей все уже ведомо».

У дверей в покои наследника ни души. Все, как и стража сенная, разбежались. Покоями, тоже опустелыми, в братнину опочивальню пролетела Софья. Дверную ручку кованой меди изо всей силы дернула.

На запоре дверь.

— Пустите! Отомкните! — стучится царевна в дверь дубовую. Ни звука за нею. Словно вымерло все. — Мамушка! Анна Петровна! Пусти, боярыня. Это я, Софья-царевна.

Тихонечко, едва-едва приоткрылась тяжелая дверь, и в щель опасливо выглянуло худое, бледное лицо «постницы» — мамушки Федора Алексеевича.

— Государыня! Тебя ли вижу?

И распахнулась дверь.

— Посылать за тобою сама хотела, да некого. Все разбежались. Так-то оно и лучше, что сама пожаловала. — Остановилась мама, помолчала, словно собираясь с силами. Потом впилась в лицо Софьи своим острым пронизывающим взглядом и сказала о том, что саму ее ужасом и тревогой переполнило:

— Государь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя Руси Самодержец, ноне в пятом часу преставился.

Рухнула на лавку царевна.

Еще острее взгляд мамы сделался. Не пошевелилась она, к простертой на лавке царевне не бросилась. Ни слова не говоря, ждала того важного и страшного, чему сейчас решиться надлежало.

Умна и прозорлива была Анна Петровна Хитрово. Одна из всех приближенных Марии Ильиничны Милославской при Нарышкиной она уцелела. Удержалась непрестанной болезнью наследника, а главное, своим уменьем со всеми ладить. Никто не мог понять во дворце, как она, царевнам угодная, к Наталье Кирилловне подошла. Да и как еще подошла! За крестинным столом царевича Петра Анна Петровна чуть что не на первом месте сидела. Верили ей и царевны, и все Милославские, верила и Наталья Кирилловна. В царских теремах что хотела, то и делала ловкая мамушка: кого припугнет, кого обойдет, кого обманет, но всех одинаково проведет, а сама из воды, ею же замутненной, хрусталиком выплывет.

Нежданная смерть Алексея Михайловича и ее, как и всех, врасплох захватила. Великий переполох почуяв, мама сразу, что ей делать надобно, догадалась.

Царь преставился, наследник при смерти, царевич Иван в счет не идет. У Нарышкиных богатырь-царевич, мать — молодая царица в силе, Матвеев им на подмогу. Кто кого одолеет? Помогать кому? Нарышкиным? А может, для Милославских постараться?

Кажется, первый раз в жизни растерялась умелая боярыня. Растерялась, да не совсем. «Пускай они там… А я тут… Обожду. Тот, кому услуга моя надобна, и здесь отыщет меня, маму старую». Так она рассудила и для верности замкнула покой перед опочивальней царевича. Ждет. И вдруг перед нею Софья Алексеевна встала.

«Не вдвоем ли нам за род Милославских стать? — мелькнуло в голове Анны Петровны. — Умна, учена царевна, да и хитра. Вот только силы горе нежданное одолеть у нее хватит ли? Федор-царевич, как про батюшку услыхал, слезами изошел. Слова вымолвить не может».

Стоит над простертой царевной мама. Стоит молча. Ждет, что дальше будет. А Софья, как молодой дубок, на малое время к земле бурей пригнутый, вдруг поднялась.

Ни слезинки в глазах, взгляд сухой, горячий, брови, и концах разлетевшись, кверху поднялись.

— А царство? — громко и отрывисто спросила она.

— Орлица! — кинулась к ней боярыня. — Сердце мое первого слова от тебя заждалось. Отныне раба и помощница я тебе верная. Царица уже за Артамоном послала. Надобно и нам о том, что делать, подумать…

— Кого батюшка на царство назвал? — перебила ее Софья.

— Не ведаю, — растерялась боярыня. — Нежданно худо царю сделалось. Патриарх приехал, а государь уже без языка.

— Возле батюшки царица была?

— Опоздали оповестить Наталью Кирилловну. Уже не дышал государь, когда она пришла.

— Братец Федор, как и был, недвижим?

— Недвижим, государыня.

— Знает про батюшку?

— Сказала я ему. От слез и посейчас слова не вымолвит.

Узнала Софья все, что ей надобно. Замолчала. Горе осиливая, соображала, что ей дальше делать. Мама с нее глаз не спускала.

— Дознаться, что там у царицы делается, — наконец прерывая молчанье, обратилась Софья к Анне Петровне. — Да еще человека понадежнее к дяде Милославскому Ивану Михайловичу пошли. Пускай во дворец немедля идет. — Говорит решительно, приказывает, а мама с подобострастием каждое слово ловит. Выслушала и побежала исполнять порученное.

Одна Софья в покое осталась. Постояла, подумала и стремительно двинулась в опочивальню. Раздвинув у кровати шелковый полог, позвала тихо и ласково:

— Феденька!

Тяжело ей в ответ простонал царевич.

— Преставился батюшка. Тебе, наследнику его объявленному, о царстве подумать время.

Склонилась Софья над братом, тронула его за плечо рукой.

— Ох, ничего не могу я, Софьюшка. Наплакаться о родителе дай, — простонал ей в ответ царевич.

— Про горе и радость свою цари, для блага от Господа им народа препорученного, забывать должны. Осиль печаль свою, царь, на престол родительский призванный.

— Слаб я, Софьюшка… Телом и сердцем слаб… Сама видишь… Батюшку родимого жалко…