Царевны

Радость большого покоя, словно солнце тучу, все тело насквозь пронизало.

Ведает Ловчий Небесный, когда и каких соколов выпускать, ведает и то, когда их, усталых, на покой отзывать.

Светел и радостен лик царя усопшего.

Тем, кого он на земле покинул, всей правды, какую он уже видит, еще не открыто. Мечутся люди, кто от тоски по усопшем, кто от измышлений над тем, что придумать, что предпринять. Пользуясь расстройством, нежданной смертью вызванным, стараются люди себя возвеличить.

Плачет и стонет вместе со дворцом Кремлевским вся Москва по царе любимом.

По всей Руси к воеводам, для оповещения народного, гонцы с горестной вестью посланы. По всем церквам бесчисленным поминания идут. По всем приказам дьячки деньги столбиками в бумагу заворачивают. Рубли, полтинники, полуполтинники отсчитав, на площади с подьячими для поручной раздачи милостыни погребальной высылают.

По монастырям, по богадельням деньги на помин души царя новопреставленного шлют. Из тюрем, ради преставленья государского, многих злодеев выпустили.

В царском одеянье, с короной на голове, в гробу деревянном, обитом внутри вишневым бархатом, а сверху червчатым, покоится тело государское. До выноса в собор простоит усопший в теремной церкви возле покоев, где жил.

Днюют и ночуют возле гроба попеременно бояре и окольничьи, все в черных одеждах печали великой. Денно и нощно церковные дьяки читают над усопшим Псалтирь с молитвами. По всем церквам и церковушкам дворцовым, по всем крестовым, не смолкая, раздается заунывное псалтирное чтение.

Софья печаль свою об отце любимом на дне души схоронила.

В утро страшное, под звон колокола печали великой, для царевны новая жизнь занялась. Заточенница на волю вырвалась, девица боярам советчицей стала. И какой советчицей! Без нее одолели бы Милославских Нарышкины.

Малого не хватило, чтобы вместо Федора-наследника на престол родительский малолетний Петр-царевич воссел. Вождем Милославских царевна выступила и сразила вождя Нарышкиных — Матвеева.

Знает царевна, что старый боярин обо всем, что у Федора в опочивальне было, осведомлен.

Никогда не любил Софьи Алексеевны Артамон Сергеевич: на царицу с детьми непрестанно царевна злобилась. Верный друг молодой семьи опасался козней умной и хитрой царевны. Еще сильнее и опаснее, чем он о ней думал, царевна ему представилась, когда проведал он о том, как она брата в Грановитую принести приказала.

— Берегись Софьи-царевны, государыня, — остерегает Матвеев свою воспитанницу.

Но скорбная царица ко всему, кроме горя своего, слепи и глуха.

Сняты с лавок в покоях ее вдовьих полавочники пестрые, убраны со столов скатерти, золотом расшитые, вынесены наоконники драгоценные, яркие занавеси шелковые — повсюду одно сукно цвета печального. Царица сама, с ног до головы, вся в черном.

Сидит неподвижная, словно застывшая, Наталья Кирилловна в кресле, наспех темным обитом. Широкими складками кругом нее вдовья одежда струится. Мать ее с боярынями слез удержать не могут, на нее, скорбную, глядя. В Крестовой, рядом с покоем, псаломщицы сменные, не смолкая, Псалтирь по усопшем читают.

— Петрушеньку от царевны оберегай, — шепчет Матвеев и подталкивает мальчика к царице.

— Матушка! — С громким плачем к матери царевич прильнул. — С батюшкой желанненьким, скажи, что содеялось?

Навзрыд царевич расплакался. Шею матери обхватил, заглядывает ей в глаза, даже к сыну любимому безучастные. Затихли оба, в тесном и крепком объятии замерли. Из Крестовой каждое слово псаломщицы яснее слышится. Чьи-то глаза испуганные и любопытные в раскрытую дверь опочивальни заглядывают.

— Софья недоброе замышляет, — склонившись к самому уху царицы, шепчет Матвеев. — Безвыходно у нового царя царевна сидит. С откровенною главою перед боярами в братниных покоях ходит, с ним совет держит…

— Ах, да не все ли равно, когда он не живой лежит!

Вздрогнула от крика отчаянного псаломщица крестовая. С перепуга громче, чем полагается, псалтирные слова выговорила.

Уронила голову, в уборе вдовьем, на стол Наталья Кирилловна, а Матвеев опять к ней Петрушеньку подтолкнул:

— Сыночка приласкай. Сиротинка он у тебя.

Обхватила царица обеими руками сына любимого. Заглушая чтение заунывное, на все покои раздался плач ее вдовий.

И в теремах у царевен плач и уныние великое. И у них, как и повсюду, поминальные лампады зажженные, Псалтирь, молитвы погребальные, а в подклетях кормы нищим и убогим на помин души родительской.

Ладан душистый дымкой нерассевающейся по церквам, покоям и сеням плавает.

Привычная жизнь оборвана.

Из одного покоя в другой, из одной сенной церкви в другую, все в черном, черными покрывалами завешанные, проходят царевны. Горе их, словно птиц грозой напуганных, ливнем вымоченных, в одну кучку сбило. Не расстаются сестрицы. Вместе молятся, плачут вместе, вместе вздрагивают, когда, вдруг позабывшись, испугаются заунывного чтения псалма или душу щемящего погребального звона.

— Софьюшка где пропадает? — передавая ложку с кутьей поминальной, спрашивает сестер Евдокея Алексеевна.