Царица амазонок

Мирина пристально всмотрелась в него, желая услышать продолжение. Но Парис молчал, и она, обхватив ладонями его лицо, сказала:

– Прошу, позволь мне делить с тобой больше чем постель. Иной раз я вижу, что на твоих плечах тяжкий груз, и мне больно оттого, что я не могу помочь, подставить и свое плечо под твою ношу. Помни, чему ты сам меня учил… И позволь сражаться рядом с тобой, спина к спине, пока мы не отгоним все дурное…

Взяв руки Мирины, Парис поцеловал их по очереди.

– Когда я родился, – заговорил он наконец, снова повернувшись к океану, – в дурных предзнаменованиях недостатка не было. Жрецы постарались использовать все свои фокусы, чтобы убедить мою мать в том, что я нежеланное дитя, неприятное богам, а потому представляющее собой угрозу для Трои. – Он грустно улыбнулся Мирине. – Видишь ли, мы постоянно боимся, что однажды Сотрясатель Земли проснется и в гневе уйдет из нашего города, оставив за собой огромные разрушения. Ты иной раз будешь чувствовать, как он шевелится. – Парис провел ладонью по тонкой щели в камне балюстрады. – Но ничего не бойся, милая; он никогда не был так спокоен, как теперь.

Мирина всмотрелась в профиль Париса, стараясь понять.

– Но почему жрецам мог не понравиться новорожденный?

– Им никогда не нравилась та, кого выбрал себе в жены мой отец. Они боялись, что под руководством царицы из Эфеса – царицы, которая привыкла к оружию и независимости, – народ Трои может восстать против новых богов и вернуться на древние пути. – Парис немного помолчал, колеблясь, потом с явной неохотой продолжил: – Мне, видимо, следовало рассказать тебе и о том, что до того, как трон занял мой прапрадед, Троя в течение многих поколений находилась под властью женщин. Отрера и моя мать ведут свой род от древних правительниц Трои, и как раз поэтому отец и решил объединиться с ними посредством брачного союза. Но жрецы всегда боялись, что моя мать бросит вызов царской власти отца, и потому с того самого момента, как она ступила на землю Трои, начали забивать ей голову всякими глупыми суевериями.

Чувствуя боль Париса, Мирина обняла его, и так они стояли некоторое время, глядя на город, который как будто пребывал в блаженном неведении относительно собственного прошлого.

– Уверен, ты посочувствуешь моей матери, – сказал наконец Парис, прижимаясь лбом к голове Мирины. – Она была так рада, что сохранила сына, но ее без конца тревожили разговорами о дурных знаках. И потому она, постоянно слыша голоса жрецов, которые то рассматривали внутренности жертвенных животных, то видели что-то в природе и то и дело провозглашали очередную глупость, снова и снова советовалась с ними, чтобы понять, что ждет меня в будущем.

Парис снова замолчал. Его взгляд скользил по шумному городу, останавливаясь то на влекомой волами телеге, то на группе веселых матросов… А потом Парис повернулся и снова ушел в комнату, чтобы взять свой дорожный мешок и достать из него сверток с золотой чашей. Он не стал разворачивать ткань, а просто осторожно положил ее на стол, после чего направился к кровати – это было огромное ложе, вознесенное на мраморном подиуме между четырьмя красными каменными колоннами – и бросился на нее, зарывшись лицом в подушки.

Когда Парис снова заговорил, его голос приглушала постель, но Мирина, устроившаяся рядом с мужем, слышала каждое слово, хотя, пожалуй, предпочла бы и не слышать этого.

– А потом, чтобы доставить удовольствие моим родителям, новые жрецы решили, что моя судьба будет не настолько мрачной, как утверждали их предшественники… Пока я не женюсь. Они твердили, что мой брак разгневает Сотрясателя Земли и он уничтожит меня. Но, как видишь, – Парис перевернулся на спину и раскинул руки, – я женат и пока что жив. – Поскольку Мирина ничего не ответила, Парис приподнялся на локте и дразняще потянул ее за прядь волос. – Иди ко мне, любимая супруга, посмейся вместе со мной. Замыслы богов могут быть загадочными, но действия человека вполне понятны.

Мирина, потрясенная всем услышанным, обняла мужа:

– Ты знаешь, что тебе не обязательно было жениться на мне. Я была бы счастлива, просто живя рядом с тобой…

– Лгунья! – Парис опрокинул Мирину на спину и прижал к кровати. – С того самого момента, когда я впервые назвал тебя царицей Мириной и возложил корону на твою голову, мы оба знали, что другого пути для нас нет. Я должен был обладать тобой… – Парис скользнул взглядом по ее телу и до сих пор не снятому платью. – Обладать полностью и до конца…

– Ты так говоришь, словно я твоя собственность, – возразила Мирина, отчасти чувствуя облегчение, что они ушли от зловещей темы, но в то же время задетая снисходительным тоном, которым Парис обращался к ней с самого момента их прибытия во дворец.

– А разве не так? – Парис улыбнулся, видя, как нахмурилась Мирина, и принялся гладить ее, как бы доказывая свои права. – Мне кажется, да.

– Позволь не согласиться. – Мирина просунула руку под тунику Париса и тут же нашла то, что искала. – При всей твоей заносчивости помни, что это женщина завладевает мужчиной, а не наоборот.