Царица амазонок

Более не колеблясь, Ник заключил меня в объятия, и мы с жадностью прижались друг к другу. У меня еще оставались к нему вопросы, но я их уже не помнила. Все, что я хотела знать, был Ник… И как моя кожа ощутит его кожу, и так ли он нетерпелив, как и я… Одежда была сорвана, руки дали себе волю… Наша потребность быть вместе стала так велика, что мы оба совершенно забыли о вежливости. Я слышала, как стонет Ник, когда я сжимаю его плечи, но не знала, стон ли это боли или наслаждения. И меня это не остановило. Я желала Ника куда сильнее, чем когда-либо желала кого-то, я стремилась к его телу с ненасытностью… Еще не успев даже раздеться до конца, я уже была прижата к стене и ощутила Ника в себе – наслаждение было таким сильным, что я чуть не потеряла сознание.

– О, бог мой… – выдохнул Ник, когда мы наконец упали на огромную подушку на полу, и из его носа снова потекла кровь. – Что ты со мной делаешь?

– Наверное, ты хотел добавить «богиня», – пробормотала я, осторожно стирая кровь с его губ. – И с каких это пор ты стал таким религиозным?

Ник провел пальцами по моей вспотевшей коже, и в его глазах светилось благоговение.

– Только бессмертные могут так действовать на человека, как ты действуешь на меня.

– Ну, поначалу ты вовсе не так уж и сох по мне, а?

Ник улыбнулся, понимая, что я на самом деле имею в виду.

– Не думаю, что смог бы заманить тебя в Алжир, если бы сразу потащил в свой шатер и начал расстегивать штаны. А?

– Ну… если бы ты сначала сбрил свою ужасную бороду…

Ник засмеялся:

– Поосторожнее! Если ты будешь плохо себя вести, она может снова отрасти…

Позже, когда мы уютно устроились в кровати, я наконец задала вопрос, который уже много дней вертелся у меня в голове.

– А что ты подразумевал тогда в Стамбуле, заявив, что уже поймал пулю вместо Джеймса? – спросила я, поглаживая грудь Ника.

Ник улыбнулся и поцеловал меня.

– Ты и сама знаешь. Если бы не он, я бы давно тобой занялся.

Я расхохоталась:

– А твои боссы никогда тебе не говорили, что нельзя домогаться своих служащих?

Ник громко хмыкнул:

– Домогательство – это часть договора.

– Слушай… а тебе нравится работать на мистера аль-Акраба?

Ник немножко подумал:

– Нет.

– Тогда почему ты не уйдешь от него?

– Это не так-то просто. – Ник как будто почувствовал себя неловко, чтобы не сказать глупо. – Думаю, пора уже все тебе рассказать. Мистер аль-Акраб – мой отец.

– Что?!

Я бы свалилась с кровати, если бы Ник меня не удержал.

– Ну, ну… – Он поцеловал меня в шею. – Это все-таки не то же самое, что оказаться в постели с самим дьяволом.

– Не знаю…

Я не понимала, то ли мне смеяться, то ли плакать. Трудно было сердиться на Ника за то, что он в конце концов сказал правду, однако мысль о том, что Ника окружала неизбежная для таких людей свита моделей в бикини и гоночных автомобилей, вызвала во мне грусть.

– Дай определение, что такое «дьявол».

– У меня есть кое-какие искупающие вину качества, разве не так? – Ник взял мою руку и утащил ее под одеяло. – Ну, например, очень большое… сердце.

– А как насчет очень больших объяснений? – возразила я, напоминая себе обо всех тех замечательных причинах, по которым я сбежала от него в Стамбуле. – Твои люди шпионили за моими родными! В том числе какой-то низкопробный детектив, который лазил сквозь зеленые изгороди и прочие кусты, чтобы сфотографировать моих родителей у них дома! А как насчет тех пистолетов под твоей кроватью? Уверена, они для того, чтобы стрелять в людей! – Я уставилась на Ника, чтобы проверить, как именно подействовали на него мои слова, и была вознаграждена тем, что его улыбка растаяла. – Так что уж извини меня, если я рассердила тебя такой малостью. Но ты с самого начала лгал мне, дурачил меня, манипулировал мной… Я даже не знаю твоего настоящего имени!

Ник откинулся назад и скрестил руки на груди:

– Меня зовут Ник. Так, как я тебе и сказал. Отец называет меня Камалем, но мама звала меня Никколо.

– Бразильянка? – предположила я, подталкивая его к дальнейшим объяснениям.

Я ведь отлично помнила наш разговор в Микенах за обеденным столом мистера Телемакоса, сооруженным из школьной доски, когда Ник потчевал нас литературной импровизацией – полностью фальшивой, как я теперь понимала, – на тему своего горестного детства.

– Нет. – Ник вздохнул и закрыл глаза. – Моя биологическая мать.

И он снова погрузился в молчание, а моя давно назревшая растерянность превратилась теперь в полнейшее недоумение. Я была так уверена, что мы будем говорить о содержании того конверта, который я стащила, начав с отчетов частного сыщика обо мне и моей семье… Но осознание того, что на самом деле я могу оказаться лишь фигурой второго плана в пространных объяснениях Ника, основательно меня отрезвило.

– Мой отец родился в Иране, в старой и очень богатой семье, – заговорил наконец Ник, по-прежнему не открывая глаз.

– Семья аль-Акраб, полагаю?

– Нет, нет, нет… – Ник отмахнулся от этого предположения усталым жестом, – аль-Акраб – это арабское имя. Оно означает «скорпион». Мой отец взял его, когда в двадцать два года его изгнали из семьи.