Царица Аталья

Аталья постаралась разузнать о Матане как можно больше, ибо поступки знакомца вернее предсказуемы. Она расспрашивала людей с осторожностью, как бы невзначай, дабы не выдать своего интереса. Выяснила малую толику – скользкий и скрытный этот Матан. Истинные помыслы свои прячет за языкоблудием. Откроет на вершок, а утаит на аршин. Однако решила терпеть и недовольство не выказывать. Дружба с первосвященником может пригодиться. Одед послал соглядатая за ней присматривать, а она ненароком выведывает у ищейки полезные новости о храме, о дворце, о замыслах сильных мира, о казне, об интригах и о прочих важных предметах. Всё может сгодиться: не в тягость знание, зато половина ума в нем. Да и не глупей она духовника, умеет положить меду на язык хитрецу. Иной раз и Матан лишнее скажет, а слово упустишь – не воротишь. Двойной шпион на одном жалованье!

Матан любил расспрашивать Аталью о детстве ее, надеясь разговорить, пробуждая нежные воспоминания. Многое интересовало его. Вытягивал, что рассказывала ей мать о деле Навота. А как мыслит сама Аталья о страшном грехе Изевели, да и Ахава тоже? Ведь родители ее корысти ради сперва оклеветали безгрешного крестьянина, потом развратили суд и, наконец, руками кривосудия казнили невинного!

А призналась ли Изевель дочери своей, как подослала убийц к молодым пророкам, ученикам Эльяу? А много ли простых израильтян наведываются в языческий храм, что Изевель устроила в Шомроне? И еще Матан всегда искал случая покалякать с сыном Ахазьей. Все допытывался у отрока, чему мать поучает его?

Не сомневалась Аталья: слышанное и виденное в ее доме Матан передает Одеду. Она внушала сыну Ахазье, чтоб отвечал уклончиво благонамеренному послу первосвященника. Сама же не торопилась ронять слова – вперед думала, потом говорила. Оттачивала мастерство уст скрывать мысли. Почему не поучиться у духовника?

2

Целых два месяца Иошафат не навещал сына и невестку в их доме и не призывал молодых к себе во дворец. “Войны нет, – думала Аталья, – куда же старик запропастился? Муж Йорам ничего толком не может сказать. Может, хворь одолела монарха нашего, и скрывает? А то, каверзу какую замыслили? Или бес в ребро? Всякое случается. Беспокойно мне, однако!”

Тут явился первосвященник. Как положено, открыл во всю ширь дверь в комнате, уселся поудобней, заулыбался.

– Вижу тревогу на прекрасном лике Атальи, – заметил Одед, – какая причина взволновала чувствительное сердце?

– Где царь Иудеи? Куда пропал Иошафат? – выпалила Аталья.

– С государем благополучно, слава Богу. Надеюсь, волнение не навело тебя на скверные мысли о владыке нашем?

– Век живи, век надейся....

– Ценю бойкость языка. Кстати о находчивой речи! Я вспомнил о Матане. Довольна ли ты им? Поверенный храма стал ли поверенным твоей души?

– Воистину, спрошено кстати. У Матана и учусь краснобайству. Толковый духовный наставник. Муж любезный и располагающий. Тебе, Одед – спасибо за призор. Но, главное, я благодарю богов, хранящих нашего царя.

– Боюсь, не слишком успешен Матан, коль ты по-прежнему о богах твердишь…

– Уйдем со скользкой почвы, Одед. Я хочу знать, где мой свекор пребывает.

– Иошафат разъезжает по городам и весям Иудеи. Заходит в дома к землепашцам и мастеровым, к отставным солдатам и вдовам, к наймитам и рабам. Ты не веришь ушам своим, Аталья? Я вижу изумление в очах твоих. Монарх странствует по дорогам государства ради великого дела!

– Да разве не во дворцах, а в хижинах вершат цари великие дела?

– Род деяний Иошафата особенный. Он несет простым людям слово Господа нашего – единственного и истинного. Он доказует маловерам никчемность поклонства идолам, уж извини меня за прямоту. Я придал ему две дюжины моих левитов храмовых. Они содействуют, но подмога их мала. Уж так чернь устроена: скупые слова воителя, венценосного к тому же, весомее премудрых речей книжника.

– Знаю. Меч почитают больше книги. Увы, не только в простонародье. Однако не возьму в толк, почему Иошафат паломничает тишком, без царской помпы?

– Причина негласности – скромность!

– Или сомнение в успехе…

– Да, твердый орешек достался Матану… Прими также к сведению, почтенная Аталья, что не только высокость духа народного тревожит монарха. Об устройстве государства и его вещном достатке забота царя.

– Я верю и рада. Коль скромен Иошафат и сдержан на слова, надеюсь услышать от тебя, Одед, что готовит нам владыка.

– Расскажу непременно. Рискуя кольнуть шипами прошлого чувствительную память твою, Аталья, буду нелицеприятен. Преступный суд над Навотом, свершенный по воле твоих отца и матери, подтолкнул Иошафата к переустройству нашего правосудия, ибо алчет монарх уберечь от грязных пятен чистую совесть Иудеи.

– Неужто существуют средства, чтоб одолеть людскую подлость мерами законов и переустройств?

– Ты именуешь подлостью то, что иначе и назвать нельзя, и мне отрадно это слышать. А средства существуют! Иошафат разделил суды по старшинству, преступления – по тяжести, а кары – по строгости.