Царица горы

Прогулка за сыром растянулась до позднего вечера. Деревушка с разбросанными по склону горы домами, многие из которых превратились в отели, была живописна и хороша. Встречалось много домашних винокурен, пекарен и сыроварен, все хотелось попробовать, посидеть и тут, и там, и вернулись они, когда пронзительно яркий диск луны уже сиял над их головами. Адонис нес тяжелую сумку, наполненную яствами. Они заперли двери, умылись и сразу направились в спальню. Есть им уже не хотелось – только любить…

Среди ночи, на старой чужой кровати, он спросил у нее:

– Ты и впрямь приедешь ко мне?

– О чем ты?

– Послезавтра ты улетаешь в Россию. Но потом правда вернешься сюда, ко мне?

Эти слова горько и больно тронули Риту. Она приподнялась на локте, провела ладонью по его рельефной скуле:

– Почему ты спрашиваешь?

– Я боюсь поверить такому счастью.

– А ты поверь… Конечно, приеду. Меня только одно заботит.

– Что именно?

– Я – журналистка и привыкла быть в гуще событий. Ты – художник, тебе ничего не нужно, кроме холста и моря.

Он привлек ее к себе.

– Я сейчас скажу тебе очень важную вещь.

– Говори.

– Ты для меня дороже моря и любого холста. Такая вот правда.

Не сразу до нее дошел смысл сказанных им слов. И вдруг у Риты брызнули слезы, они потекли по щекам, солью обжигали губы.

– Что с тобой? – Он пытался разглядеть в темноте ее глаза, в которых сейчас сверкали отблески ночи.

А она ревела и ревела. Хлюпала носом. Задыхалась. Это был взрыв таких эмоций, которые Рита Сотникова, легко пролетавшая над землей, подобно воздушному змею, не переживала никогда. Теперь она поняла, что искала сегодня, когда приехала сюда, что пыталась узнать в мутном зеркале с трещинами, в своем отражении, в сердце и душе, в тайне, которую не понимала. А поняла только теперь.

Вцепившись в любовника, Рита уткнулась лицом ему в плечо, потянула носом.

– Господи, – пробормотала она, – я только что поняла: ты для меня дороже моей карьеры и всей прежней жизни. Ради тебя я бы отреклась от всего, даже перестала бы писать, если было бы нужно принести такую жертву.

Так они и лежали, отчаянно переплетясь руками и ногами. Это был их катарсис – один на двоих. Их перерождение, взросление душ. Это была их любовь. Та, о которой писали все поэты всех времен. Это было их бессмертие.

– Ну все, все. – Он заботливо гладил ее по плечу, целовал в мокрое лицо, в губы, в закрытые глаза.

Тело Риты все еще конвульсивно вздрагивало.

– Но ведь мы что-нибудь придумаем, правда? – со всей искренностью спросила она. – Я о нашем будущем?

– Разумеется. Не все так плохо. Мы можем быть вместе и заниматься любимым делом. Никаких жертв. Мне никто не запрещает писать море. Ты можешь печатать статьи и публиковать их где угодно. Хватит уже того, что мы готовы были пойти на это…

– Ты прав, прав…

– А может быть, тебе уже пора перейти на другую ступень?

– Что это значит?

– Может, тебе стоит начать писать романы? Ты мне читала свои статьи о монастыре Святой Магдалины. Сама сказала: писала рассказы. Ты же талантливая фантазерка, милая! А потом будет презентация, представляешь? Не сразу, но будет. В моих Афинах или в твоей Москве, или в Париже. Мы поедем туда вдвоем, ты будешь выступать и читать отрывки из своих произведений. Тебя будут фотографировать десятки репортеров и брать интервью. Представляешь?

Риту словно обожгло изнутри. Она разом перестала плакать, села, плечи ее больше не вздрагивали.

– Тебе только сейчас пришла в голову эта мысль? – спросила она.

– Да, – честно ответил он.

– Я ведь когда-то мечтала именно об этом, а потом забыла о своей мечте – журналистика отнимала все время.

– Правда?

– Честное слово. Закрутилась, закружилась… – У нее сердце готово было выпрыгнуть из груди. – А все так и будет, именно так, как ты сказал.

– Все будет именно так, как мы захотим, – согласился Адонис. – Ого…

– Что?

– Посмотри наверх.

Запрокинув голову, Рита взглянула на потолок. Их ангелы ожили. За окном, под ночным ветром, шелестели высокие деревья, колыхались ветви. Свет луны и фонарей метался, и отсветы скользили по лепному потолку. Казалось, что ангелы и впрямь кружат над ними.

– Интересно, это случайность или так задумано? – спросил Адонис. – Но мастер был хорош. Может быть, даже гениален.

– Я же сказала: они благословляют нас. Слушай…

– Да?

– Послезавтра я улетаю в Москву. Еще через сутки я буду дома. Самое тяжелое – разговор с родителями. Но мы это переживем: я и они. Деваться некуда. Придется. У меня своя жизнь. Потом я увольняюсь, беру билет и лечу к тебе. Дней через пять, максимум через неделю, мы будем вместе, чтобы не разлучаться уже никогда. Такой вариант нас устроит?

Он тоже сел на постели, обнял ее своими ручищами.

– Это идеальный вариант, Рита. Ты – умница. – Он поцеловал ее за ушко. – Моя жемчужина.

– Да, – повеселев, откликнулась она. – Я и впрямь умница. И жемчужина, кстати, тоже. И ты хорош, милый Адонис. – Рита покачала головой: – Так хорош, что слов нет… Подсказал ведь. Направил.

– Выпьем вина?

– Еще как. И съедим целую головку сыра. – Рита прижалась к нему изо всех сил. – Ну, хотя бы половину, чтобы не треснуть.