Царица ночи

Когда наступила годовщина смерти его отца, Матвей поехал на кладбище, взяв цветы и для могилы матери. Было невероятно странно смотреть на фотографии на надгробии и в то же время вспоминать их танцующими на Балу. Он очень жалел, что не всегда видел их такими же счастливыми и в жизни, но, по крайней мере, они не растворились в небытии, но обрели гармонию. Он никогда не был так рад, что ошибся.

В глупых ток-шоу у гостей часто спрашивают, что они испытывали, когда с их близкими случалось что-то ужасное. Среди самых популярных ответов были боль, бессилие, раздирающее сердце, даже близость конца света. Оказалось, что в противоположном случае все было куда спокойнее. Матвей не сдержал слез, положив цветы на мраморную крошку, но на смену восторгу на Балу к нему пришли тихая радость и облегчение, словно с его сердца сняли тяжесть, о которой он до сих пор не подозревал. Разумеется, была и печаль, но с ней он мог справиться. Он давно смирился с их уходом.

Прикосновения их пальцев отпечатались на его коже на много недель после Бала; улыбки, так похожие на живые, горели перед глазами, когда он засыпал. Чудо их встречи наполнило его силой, несравнимой с мертвой водой Смерти. Он встречал ее в операционной почти каждый день, но о ее человеческом облике позволял себе думать лишь дома. Пока изображение Ирия перед его мысленным взором было четким и ясным, Матвей пытался перенести его на бумагу. Рисовал он всегда хорошо, особенно дома, и гордился тем, каким получился терем Смерти рядом с освещенной огненными колоннами лестницей у причала. Неплохой вышла и комната, где они целовались. Но вот лицо девушки у него никак не получалось. То зеленые глаза были слишком маленькими, то острый нос слишком толстым. Матвей предположил, что это было частью ее магии. По крайней мере, в его мыслях ее портрет оставался четким и ясным еще много месяцев.

Когда он был совсем маленьким, то любил рассматривать картинки в книгах с мифами и легендами народов мира, которые отец дарил ему в детстве. Разумеется, там были истории и о смерти. Он помнил скелетов в плащах, с косой или часами в руках, вороном на плече, крыльями за спиной; жуткие темные фигуры, которые сидели на костяном троне или стояли посреди черной пустыни, скрывая лицо под капюшоном. Что там легенды: в Хеллоуин ему нередко приходилось осматривать скелетов и дьяволиц, приводя в чувство после неудачных танцев и вытаскивая пластиковые кости и конфеты из самых невероятных мест. И все же в его представлении у смерти не было ни лица, ни тела. До этого момента.

Наутро после первого весеннего полнолуния, когда прошел еще один Бал, Матвей вспомнил Смерть такой, какой видел ее в последний раз – озаренной пламенем камина со спины и смотревшей на него взглядом, в котором были вечность и тоска. Какая-то часть его допускала, что это могла быть ее маска или какое-то колдовство, подобное волшебной еловой веточке или мертвой воде. Кто знает, что могло быть скрыто в других комнатах ее дома; там вполне могли бы поместиться костяной трон и шкафы с песочными часами, измеряющими оставшееся время жизни.

Матвей качал головой, отгоняя фантастические образы. Иллюстрации из детских книг на фоне всего, что он видел и чувствовал рядом со Смертью, казались попросту нелепыми. Затем он думал, что, правда это или нет, вовсе не имело значения: его жизнь шла своим чередом, а когда она закончится, у него не будет иного выбора, кроме как принять законы Ирия. И, если на то будет милость Смерти, он снова увидит ее лицо. Он бы соврал, если бы сказал, что не вспоминал его всякий раз, когда на небе была полная луна. По прошествии года особенно ярким в его памяти был момент, когда она стояла перед ним у огня, намереваясь исполнить его желание…

Очередное полнолуние было всего два дня назад. Как всегда, ему виделась черная луна на месте белой, а нос, пока он стоял у окна, щекотали запахи цветов и свежей пресной воды. Отказываясь в очередной раз вспоминать их поцелуй, Матвей усилием воли вернулся к статье.

* * *

После полнолуния время снова утратило свою значимость. Она могла провести так час, день, неделю, месяц – вслепую расхаживая по гостиной, крепко сцепив руки в замок. Целый год прошел, и боль прошла, но новый Бал под черной луной пробудил в ней какое-то странное, тяжелое чувство – будто в ее груди прорезалась рана и обнажилось сердце. Чувство не исчезало, даже когда она растворялась в воздухе.