Домой из спортзала Матвей мог добраться двумя путями: вдоль по улице или через парк. Улицу перекрыли для съемок очередного фильма-катастрофы, и, слыша вдалеке испуганные крики массовки, он свернул за угол дома, на широкую аллею. Такие фильмы он перестал смотреть еще подростком, сразу подмечая неточности при изображении травм и последствий аварий. «Неужели режиссеры не могли нанять хороших консультантов?» – спрашивал он родителей. Отец в ответ предлагал ему самому стать таким консультантом, но Матвея это не интересовало.
Он шел мимо длинного пруда, где зимой устраивали каток, а летом плавали утки. Погода стояла непривычно теплая, и людей было много. Матвей посторонился, пропуская семью со сдвоенной детской коляской, и, поправив рюкзак на плече, пошел дальше. Его глаза были прикованы к железным воротам в дальнем конце парка, а мысли заняты предстоящим удалением ангиомиолипомы, поэтому он не сразу обратил внимание на мелькнувшую сбоку фигуру, с ног до головы одетую в черное. Рассеянно обернувшись, он замер.
Смерть – он узнал ее даже со спины – стояла у пустой скамейки, спрятав руки в карманы длинного плаща и зарывшись каблуками сапог в пыльный гравий дорожки. Каштановые волосы снова лежали на ее плечах мягкими волнами.
Внутри Матвея боролись тревога и облегчение, и оба чувства вызывала она. Он медленно шагнул вперед и встал рядом, но, если Смерть и обрадовалась ему, то ничем не выдала своих чувств. На ее лице оставалось спокойное, задумчивое выражение.
– Вам нравятся эти цветы? – спросила она, не отрывая глаз от фиолетовых крокусов, заполонивших газон позади скамеек и окруживших высокие липы. В ее голосе не было восхищения, отвращения или любопытства – казалось, что она, создание вне времени и пространства, просто захотела узнать, зачем кто-то остановился рядом.
До недавних пор Матвей не интересовался растениями, однако даже он не мог не заметить, что роза, которую она ему вручила, должна была засохнуть еще в прошлом году. Вместо этого она цвела и пахла, как в первый день, постоянно напоминая ему о магии весеннего полнолуния. О крокусах ему приходилось читать, что в их луковицах содержался колхицин. Это было вещество, которое при большой дозировке могло привести к полной остановке сердца. К счастью, на его практике отравлений крокусами еще не было.
– Цветы как цветы, – поразмыслив, ответил Смерти Матвей. – Красивые, но могут быть опасны.
– Может, отойдете с дороги, а?
К ним направлялась раздраженная женщина, державшая на поводке крупного дога. Матвей, подняв брови в ответ на ее грубость, отступил ближе к бордюру, Смерть осталась на месте. Принюхавшись, собака вдруг громко заскулила и, развернувшись, рванулась прочь, откуда пришла. Нахмурившаяся хозяйка была вынуждена побежать следом.
– Вам больше нравятся другие цветы? – продолжила Смерть, полностью равнодушная к такой реакции.
– Да, – механически отозвался он, не сводя глаз с удирающей в панике собаки. Вот уж действительно проницательные животные.
– Какие?
Матвея никогда не спрашивали об этом, но сейчас он знал, что ответить. Спустя несколько секунд поиска в интернете он узнал, что за цветок остался у него после Бала.
– Красный шиповник. Его раньше называли сереборинником.
Плечи Смерти напряглись, и она наконец посмотрела на него. Зеленые глаза выглядели уставшими, но их взгляд по-прежнему проникал ему в самую душу. Все теории о скелетах и воронах рассыпались в прах, и Матвей поклялся себе больше никогда к ним не возвращаться.
Смерть отвернулась от крокусов и направилась в сторону выхода из парка. Он догнал ее и пошел рядом, совсем как на Балу, только теперь они не касались друг друга. Спустя какое-то время он осторожно сказал:
– Я не думал, что увижу вас так скоро, миледи.
– Я вернулась, – просто ответила Смерть, и в ее голосе снова зазвучали тяжелые древние ноты. – Как вы меня вспомнили?
– Это случилось еще в прошлом году, – признался Матвей. – Я вспомнил родителей, и вас, и Бал.
Смерть резко подняла голову:
– Вы кому-то рассказали об этом?