Царица поверженная

Казалось, поражение на равнинах Парфии уничтожило не только его армию, но и его страсть ко мне. Во всяком случае, в ту ночь мы спали, целомудренно обнявшись, как двое детей.

Занялся холодный, ясный рассвет. Антоний со стоном сел, потряс головой, словно прочищая ее, сбросил ноги на пол и направился к умывальнику. Когда он опустил голову над тазиком и плеснул водой в лицо, капли пали ему на раненую руку. Я заметила, как он поморщился.

Я тоже встала и последовала его примеру; в военном лагере день начинался рано. Оба мы словно не находили слов. Он методично причесался, оделся, накинул плащ и намотал на ноги плотную шерстяную ткань, поверх которой натянул сапоги. При здешнем холоде и сырости без такой защиты ноги быстро начинали неметь.

Мы собирались молча, серьезность ситуации не располагала к пустым разговорам. Сейчас я видела оборотную сторону войны, того радостного возбуждения и воодушевления, что сопутствует выступлению армии в поход. Увы, походы не всегда заканчиваются победным ликованием. Иногда приходится зализывать раны и подсчитывать потери.

– Как командиры, все уцелели? – спросила наконец я.

– Все, кроме Флавия Галла, – ответил Антоний. – Он на пятый день нашего отступления увлекся погоней за изводившими нас парфянами и оторвался от основных сил. Я послал к нему гонца с приказом вернуться, но он не подчинился. В результате он попал в засаду – бегство парфян было притворным – и погиб вместе со всеми своими людьми. Из-за его упрямства мы потеряли три тысячи человек. Титий даже вырвал у его знаменосцев орлов, чтобы вынудить их повернуть назад, но и это не помогло. Когда Галл понял, что окружен, было слишком поздно. А другие командиры – например Канидий, которому следовало бы лучше вникнуть в обстановку, – продолжали слать ему на подмогу маленькие отряды, и враги крошили их по одному. Мне пришлось остановить авангард и лично повести на врага третий легион. Только тогда мы смогли их отбросить.

Пока Антоний говорил, его изможденное лицо раскраснелось.

– Галлу достались четыре стрелы, и он умер. А мы кроме трех тысяч убитых получили пять тысяч раненых. – Он покачал головой. – Их пришлось перевозить на наших мулах, ради чего мы бросили большую часть полевого снаряжения, палатки и кухонную утварь. С той поры прошло двадцать семь дней!

– А ведь не брось тебя Артавазд, его кавалерия вполне могла бы прикрыть вас во время этого почти месячного отступления. Кровь ваших погибших на нем, так же как и кровь тех десяти тысяч, что пали с обозом.

– Да, – согласился Антоний. – И…

– Он должен заплатить за свое вероломство! – настаивала я. – Ты должен покарать его! Полагаю, сам он твердит о своей невиновности?

– О да. – Антоний улыбнулся, но то был лишь призрак его прежней веселой улыбки. – А я сделал вид, будто поверил ему. Ведь когда мы добрались до Армении, нам было бы не под силу выстоять даже против гусей или бродячих котов. Поэтому я поспешил перейти на римскую территорию, хотя в горах еще лежал снег.

– Ты должен вернуться и отомстить, – настаивала я.

– Все в свое время, – сказал он.

Когда так говорят, сразу ясно, что ничего не будет сделано. Мне вспомнилось, как когда-то я сказала старому наставнику:

– Поживем – увидим, что случится.

В ответ я услышала:

– Само по себе, царевна, не случается ничего. Для того чтобы что-то произошло, нужно приложить усилия.

Но пока я оставила все как есть. Прежде чем двигаться вперед, Антоний должен отдать дань скорби.

– Ты слышал о победе Октавиана? – спросила я. – Точнее, о победе Агриппы.

Он кивнул:

– Да. Так был сокрушен последний из республиканцев или, вернее, последний из отпрысков республики. На самом деле Секст выступал только за самого себя.

– А за что выступаешь ты? – не удержалась я от вопроса. – За что выступает Октавиан? У вас уже нет общего дела: убийцы наказаны, Секст устранен. В чем теперь заключается твоя задача?

Ему придется или остаться ни с чем, или объединить людей под своим знаменем ради какой-то цели.

– Я не знаю, – ответил он. Было ясно, что сейчас его это не волнует.

– Октавиан найдет для себя новую миссию и под ее знаменем продолжит собирать сторонников, – указала я.

Но и Октавиан сейчас не интересовал Антония.

– Может быть, он умрет, – беспечно сказал Антоний. – Здоровье у него по-прежнему никудышное. Глядишь, прокашляет себе путь прямиком в божественную компанию Цезаря.

Послышался стук, и в дверь просунулась голова Эроса.

– Прошу прощения, господин, я, наверное, опоздал…

– Нет, ты как раз вовремя. Принеси нам что-нибудь, чтобы нарушить наш пост, а потом мы отправимся к солдатам и раздадим одежду.

Антоний обернулся ко мне:

– Когда прибудет зерно?

– Грузовые суда следовали за нашей галерой, но мы опередили их, – ответила я. – Они должны пристать в ближайшие три или четыре дня.

– Пусть мельники приготовятся, чтобы быстро намолоть муки, – сказал Антоний Эросу. – Хлеб! Нам нужен хлеб, горы караваев!