Царица поверженная

Тут он обвел собравшихся взглядом своих темных глаз – видать, чтобы удостовериться, какое впечатление произвели эти строки. Убедившись, что его внимательно слушают, понес еще большую невнятицу:

Не было прежде, чтобы столько молний небесных разило, Не было грозных комет явлено столько народу. Боги моей стороны, Ромул и мать наша Веста, Ты, что Тибр бережешь и вершину хранишь Палатина, Ставить препоны не будете вы бесподобному юному Принцу в том, чтобы он миру вернул благолепье.

Клянусь, в тот миг мне показалось, что речь идет о Цезарионе, что поэт каким-то образом узнал о нашем присутствии и сейчас все взоры обратятся к нам. Но нет, вскоре стало ясно, кого он имел в виду.

Крови пролито довольно за то, что презрел обещание в Трое Лаомедон и навлек он небес недовольство. Ты же, о Цезарь, вещаешь народу о благостном мире державном, Не возглашая земные триумфы превыше покоя.

Он имел в виду не кого иного, как Октавиана. Именно Октавиан был тем «юным принцем». Нынче, когда римляне говорят «Цезарь», сразу и не поймешь, о ком речь. Имена одинаковые, всюду путаница, так что «юный принц» даже помогает понять, про кого толкуют, – я, глупец, не сразу это понял.

Никто больше не называет его Октавианом. Когда у меня поначалу срывалось с языка это имя, люди хмурились, словно забыли, под каким именем он вступил на свое поприще. Теперь он ЦЕЗАРЬ, иногда «молодой Цезарь», чтобы отличить от настоящего. Но даже это различие постепенно сходит на нет.

Закончил Вергилий так:

Дафнис, не всуе ли ты созерцаешь на небе былые созвездья? Новой звезды свет узри, имя ей – Цезарь великий! Семя Дионы свой свет благодатный роняет на нивы, и зреют колосья отменно, И виноград на холмах наливается солнечным соком.

По завершении он почтительно коснулся серебряной звезды на лбу статуи.

Вперед выступил еще один поэт, чуть помоложе, тоже тебе известный. Зовут его Гораций – тот самый, что сражался бок о бок с Брутом. Он тоже развернул свиток и, обращаясь к статуе, принялся декламировать:

Дар милосердный мы зрим мягкосердечного бога, Дом для бездомных дарован по предначертанью. Отблеск то века златого, прибежище доблести славной. От клеветы и от буйства, от пагубной скверны свободно, В тайне убежище то средь западных волн пребывает.

Разрази меня гром, если я понял, что это словоблудие означает, но все одобрительно загомонили.