Царица поверженная

Однажды утром в Эфесе я увидела ее – впечатляющую восьмигранную гробницу, что вздымалась рядом с оживленной улицей. По улице сновали прохожие: покупатели с корзинками возвращались с рынка, чиновники выходили из служебных зданий на склоне. Здание не оставалось в стороне от окружающей жизни, дети играли у его подножия, на ступенях обменивались новостями женщины, в тени колонн отдыхали старики. Здесь назначали свидания и деловые встречи.

– Что это? – спросила я магистрата, знакомившего меня с городом.

На самом деле я уже догадалась о предназначении этого здания. Слишком хорошо знакома форма этого сооружения: восьмиугольник с круглой башенкой, поддерживаемой колоннами, и венчающая ее фигура. Я видела такое всю мою жизнь, каждый день: Александрийский маяк.

– Это гробница, восхитительная царица, – ответил городской чиновник, нервно улыбаясь.

Я отстранилась от него и внимательно осмотрела рельефные изображения, опоясывавшие строение. То были сцены оплакивания, погребения, скорби: опечаленные друзья провожали в последний путь молодую женщину. На заднем плане виднелся огромный храм.

– А это что такое?

Я указала на изображение, обведя пальцами выступающие очертания. Недавно высеченные, края до сих пор оставались острыми.

– Это же великий храм Артемиды, одно из чудес света! Неужели ты его не видела? О царица, я должен отвести тебя туда! Подумать только, тебе не довелось им полюбоваться! Да, мы должны…

Он извергал слова, как фонтан.

– Кто там похоронен? – Скажет ли он мне правду или попытается скрыть ее?

– Это… это… молодая женщина, – уклончиво ответил он.

– И богатая, как я погляжу, – заметила я. – Может быть, ее отец был магистрат? Или состоятельный купец?

– Э… да, он… то есть…

Бедняга задрожал.

– То есть царь, совмещающий в себе и магистрата, и богатого купца, – закончила я. – Ибо она дочь Птолемея, не так ли? Царевна Арсиноя? И гробница напоминает маяк ее родного города.

Именно по моей просьбе сестру и отправили безвременно в эту гробницу.

Да, чтобы добиться власти и удержать ее, нужно желать этого больше всего на свете и не останавливаться ни перед чем. Нужно, например, без колебаний отправить на смерть родную сестру, если выяснилось, что та предательски нацелилась на твой трон. Антоний не способен на подобную безжалостность, хотя и сделал это для меня. Он отдал приказ, чтобы Арсиною забрали из убежища в храме и отправили на смерть – но только по моей просьбе.

Теперь, глядя на гробницу, где лежала безжалостно скованная смертью Арсиноя, я испытывала и облегчение (ведь она точно так же поступила бы со мной), и печаль (поскольку я оказалась способной на такое). К ним прибавлялось сожаление о том, что жизнь может оказаться столь короткой. Арсиное было двадцать пять.

– Да, ваше величество.

Мой проводник повесил голову, словно сам был причастен к этой истории.

– Ее любили здесь?

– Мы… да, ее любили здесь.

Он отбросил попытки водить меня за нос.

– Потому что люди падки на внешнюю красоту, – пренебрежительно заметила я.

Люди оттаивают при виде симпатичного лица и зачастую предпочитают бесчестную красавицу честному, верному, но невзрачному человеку. Это можно наблюдать даже в тавернах: у миловидной хозяйки, даже когда еда у нее не лучшая, всегда полно посетителей. Особенно если она с характером.

Я провела рукой по полированному камню. Арсиноя здесь.

– Здравствуй и прощай, сестра, – промолвила я так тихо, что услышать меня могли только мертвые.

В ту ночь, проведенную в приготовленном для нас прекрасном доме на склоне холма, я чувствовала себя вялой и подавленной. Я попыталась списать это на усталость, которая меня и вправду одолевала. Ведь после того, как Антоний позвал меня к себе, мне пришлось срочно приводить в порядок государственные дела, чтобы обеспечить нормальное управление на время моего отсутствия. Да и морское путешествие поздней осенью само по себе являлось испытанием. Меня радовало, что Антоний с его извечным оптимизмом наконец оказался на грани войны с Октавианом, но произошло это слишком неожиданно. Приходилось постоянно побуждать его к действию, чтобы он не передумал. Такое напряжение, естественно, обернулось для меня упадком сил.

– В чем дело, любовь моя? – спросил Антоний.

Он оторвал взгляд от бумаг и увидел непривычную картину – меня, отрешенно глядящую в пространство.

– Да так, устала. Наверное, нужно пораньше лечь спать.

– Да, конечно, ты устала. Такое путешествие, в это время года! Я говорил тебе, что не стоит приезжать…

– Как будто я могла остаться, – пробормотала я, потянувшись и отбросив упавшие на лоб волосы. Даже это простое движение потребовало немалых усилий.

Антоний, от которого это не укрылось, подошел ко мне, снял сандалии с моих ног, покоившихся на скамеечке, и принялся массировать стопы, приговаривая:

– Очень полезная процедура. Хорошо снимает усталость, потому что посылает кровь обратно в голову.

В этот самый миг в комнату вошел Титий. Антоний поднял на него глаза, не прекращая своего занятия.

– Да? – сказал он.