Царица поверженная

– Порой случаются и более странные вещи.

Антоний встал, взял мои руки в свои и взглянул на меня так, как не смотрел очень давно.

Он засиделся у карт допоздна, и уже миновала полночь. Лагерь затих, как залегший в спячку зверь. Антоний задул лампы и увлек меня в спальное помещение шатра. Уже возле кровати он взял мое лицо в ладони и прошептал:

– Прости, что я не уделял тебе достаточно внимания, моя самая драгоценная…

– Союзница? – Я не удержалась от шутки.

– Не смешно. – Антоний наклонился и поцеловал меня.

– Не смешно, – согласилась я, обвивая руками его шею. – Прости меня.

– Похоже, нам обоим есть что прощать, – промолвил он, увлекая меня на постель.

Доверительный разговор после долгого молчания, объятия после долгого воздержания – все было так неожиданно. Антоний казался новым человеком, которого я должна узнавать заново.

И вот пришло время военного совета, чтобы согласовать общую позицию перед началом действий. Каждый должен был четко представлять себе и собственную задачу, и общую стратегию, что не так просто, как может показаться. Среди командиров сохранялись глубокие разногласия относительно наших действий. Все сходились лишь на том, что оставаться и дальше в этом проклятом месте, ничего не предпринимая, недопустимо. В данных обстоятельствах армия и флот стали обузой: они слишком велики, чтобы просто бросить их здесь, но слишком слабы, чтобы положиться на них в деле спасения. Главный вопрос заключался в том, что именно, армия или флот, находится в худшем состоянии.

За раскладным столом сидели четыре флотоводца: видавшие виды Соссий и Публикола и менее опытные Инстий и Октавий (не лучшее имя для нашего лагеря). Сухопутные силы представляли наш лучший полководец Канидий и Деллий. Жара не ослабевала, а с нею болезни и истощение. В душном помещении вились тучи насекомых. Они нагло садились на разложенные Антонием карты, словно предвкушали, сколько трупов им на поживу останется в этих местах.

Антоний прихлопнул муху, и на месте Афин появилось жирное пятно.

– Друзья мои, – промолвил он, наклонившись вперед и опираясь на стол, – сегодня мы должны принять окончательный план.

О необходимости такого решения разговоры велись давно. Но сейчас, когда момент настал, все растерялись, и повисло молчание.

– Канидий, каково состояние легионов? – нарушил тишину Антоний.

Канидий встал:

– Из ста тысяч солдат в настоящий момент осталось семьдесят боеспособных.

Сидевшие за столом не сдержали тяжелых вздохов. Мы потеряли тридцать тысяч человек, не проведя ни единого настоящего сражения! Воистину, хвори опаснее мечей и катапульт.

– Самые большие потери – среди войск подвластных царей, прежде всего из-за массового дезертирства. Остались в основном римские легионеры, среди них много ветеранов.

– И неудивительно, – буркнул Публикола. – Октавиан не таскает с собой ненадежных иностранцев – от них одна морока.

Я невольно подумала, не относит ли он к «ненадежным иностранцам» и меня.

– Численность войск наших и противника сейчас примерно одинаковая, – заключил Канидий.

– Ага, минус отбросы, – подал реплику Публикола.

– Что ж, – заговорил Антоний, – при приблизительно равной численности, римляне против римлян, можем ли мы сказать, что наши силы равны во всем?

– Во всем, кроме боевого духа, – ответил Канидий после недолгого размышления. – Он всегда выше у той стороны, которая окрылена недавними успехами, даже если она уступает противнику численно. Но, несмотря ни на что, наши люди стремятся действовать. Я бы рекомендовал оставить флот и провести организованное отступление на восток, в направлении Македонии, чтобы объединиться с нашими силами, находящимися там. Мы призовем на помощь царя Дикомеса, чьи владения находятся неподалеку. Октавиан в этом случае последует за нами, и мы сумеем вовлечь его в битву, чего так долго добивались.

Он посмотрел на меня:

– Царица со свитой может отправиться сушей в Египет и ждать исхода там.

Меня это удивило.

– Канидий, – я чувствовала себя преданной, – ты ведь сам выступал за мое участие в походе.

– До того, как Агриппа сделал твой флот беспомощным, – ответил он. – Сейчас твое присутствие лишь усложняет наше положение, ибо ты – мишень для выпадов Октавиана. Оставаясь с нами, ты вредишь делу Антония.

Правда в его словах была, но это не имело значения. Если Египет не будет участвовать в войне как самостоятельное государство, он окажется низведенным до уровня подвластного царства, одного из многих. Это падет на нас непереносимым позором и подтвердит насмешки наших врагов в Риме.

– Мне кажется, – вступила я в спор, – что, получив приказ об отступлении, солдаты примут его за признание нашего поражения. Тогда дезертирство станет массовым, и скоро у нас не останется армии, способной противостоять идущему по пятам Октавиану.

– Другой план заключается в том, чтобы прорвать морскую блокаду и спасти столько кораблей, сколько удастся, – сказал Антоний. – Следует помнить: если мы лишимся всего флота, наша сухопутная армия окажется запертой в Греции, не имея возможности переправиться в Азию. Враг же будет невозбранно господствовать на море.