Царица поверженная

Однако у каждого из гостей – пусть никто и не высказал этого вслух – возник вопрос: а что сделал бы в подобных обстоятельствах Цезарь? Вне всякого сомнения, он нашел бы выход из затруднительного положения и одержал победу. Но как? Как?

– И за его сына Птолемея Цезаря! – продолжил Антоний, снова поднимая чашу.

Командиры последовали его примеру.

«Не надо забывать, что мы защищаем наследие законного сына Цезаря. Поэтому Цезарь должен нам помочь», – подумала я.

Мне нездоровилось, я чувствовала слабость и твердила себе, что причина ее в скудности рациона. Я молила богов о том, чтобы дело было именно так; ведь Агенобарб умер через несколько дней после своего отплытия. Никто не защищен от распространившихся в лагере болезней.

На пиру, кроме военных командиров, было около двадцати сенаторов, и никто из них не выглядел здоровым. То и дело кто-нибудь из гостей заходился в приступе кашля. Неудобства лагерной жизни давно вынудили римлян отказаться от тог. Сенаторы и военные носили одинаковые туники и за столом практически не отличались друг от друга.

Я совсем не хотела есть. Казалось, луна с неба смотрит на меня сердито.

– Когда мы отсюда уберемся? – неожиданно спросил один сенатор. – Мне кажется, мы должны шевелиться и действовать.

– И что ты предлагаешь? – вежливо спросил Антоний.

– Ударить всеми силами, обрушить на них армию. Бросить в атаку девятнадцать легионов – и захватить вражеский лагерь.

– О если бы мы могли! Но они засели за прочными оборонительными сооружениями.

– Сокрушить их. Разнести вдребезги.

– Для этого необходимы машины. А мы их с собой не взяли.

– Да хоть бы и взяли, – услышала я за спиной приглушенное ворчание. – В Парфию, помнится, их притащили, а много ли вышло толку?

– В главном ты прав, – сказал Антоний. – Предпринимать что-то надо. Однако прежде, чем на что-то решиться, мы должны быть абсолютно уверены в правильности этого решения. Ошибки в нашем положении недопустимы.

Люди качали головами, словно в глубоком раздумье. Возможно, они пребывали в мире грез и составляли блистательные планы, даже если не имели отношения к военному делу – в особенности если ничего не смыслили в военном деле. И каждому, конечно же, его план казался лучшим. К сожалению, при таком множестве облеченных властью людей единомыслие недостижимо, и военачальникам приходится принимать важные решения единолично, основываясь на собственном вдохновении.

– Жаль, что мы потеряли Марка Лициния Красса, – осмелился сказать кто-то.

Красс, под началом которого находился гарнизон Крита и четыре легиона в Киренаике, перешел на сторону Октавиана.

Антоний не позволил себе сорваться.

Красс пошел на измену по политическим соображениям, но – какое везение для нас! – войска за ним не последовали. Они отказались нарушить присягу, так что Киренаика в безопасности. Я назначил на место изменника Луция Пинария Скарпа, родственника великого Цезаря.

Антоний снова поднял кубок:

– Цезарь, ты с нами!

– С кем, хотелось бы знать, он был в Коринфе? – прозвучал чей-то голос.

Агриппе удалось сместить Насидия с тамошнего командного поста, и теперь мы потеряли весь регион.

И снова Антоний не поддался на провокацию.

– Всем известно, что Цезарь – не моряк, – ответил он с улыбкой.

– Да, но и Атратин уже не распоряжается в Спарте, – выкрикнул кто-то еще. – Поговаривают, что и Берит сбросил ярмо Птолемеев.

Говоривший с вызовом повернулся ко мне.

Меня охватил гнев, однако я не потеряла самообладания.

– Берит всегда приносил одно беспокойство, – заявила я. – Такие земли часто выходят из-под контроля, пользуясь своей отдаленностью, но это ненадолго. Квинт Дидий в Сирии, он верен нам, и три его легиона легко решат эту мелкую проблему.

Вымучив улыбку, я пригубила кислого вина. Для меня было очевидно, что главное различие между нашим лагерем и лагерем Октавиана не в качестве вина, но в стычках, соперничестве и перебранках между нашими командирами. У Октавиана хотя бы внешне царило единодушие, и это обстоятельство работало не в нашу пользу.

«Даже и слабым мужам силу дарует единство», – изрек некогда Гомер. Раздоры ослабляют даже самых сильных.

– А вы заметили, – послышался ехидный вопрос, – что все бегут в одну сторону? Никто почему-то не переметнулся к нам.

Над головами с жужжанием вились тучи насекомых. Они бросались на пламя факелов и сгорали с негромким противным треском. Я приказала слугам отгонять их опахалами. Уже стемнело, но стояло вечернее безветрие: легкий ночной бриз с гор начинал дуть позже.

К моему счастью, обед не затянулся надолго. Хорошо, что даже в таких обстоятельствах мы нашли возможность почтить Цезаря, но сами пиры в последнее время радости не приносили. Гости быстро разошлись по палаткам, никто из них не захотел задержаться у кромки воды.

А вот мы с Антонием остались – стояли рядом на берегу и смотрели на наш запертый в гавани, как стадо в загоне, флот. Он был отчетливо виден в лунном свете.

– Ты сегодня держался хорошо, отвечал по существу, – промолвила я. – Но все-таки жаль, что нельзя обойтись без подобных собраний.