Царица поверженная

– Если так, ты не настоящий сын Востока, ибо у нас в обычае убивать родителей, чтобы завладеть их коронами. – Однако на деле я гордилась тем, что в этом отношении мои дети не похожи на Птолемеев. – Должно быть, в тебе говорит римская кровь.

Следующий мой шаг в запланированном направлении тоже оказался неверным. Я хотела, чтобы Олимпий порекомендовал и доставил мне подходящий яд. Но он тоже пришел в ужас.

Мы с ним вообще говорили на разных языках: он настаивал, чтобы я ела побольше огурцов, латука и арбузов, чтобы восполнить потери, понесенные организмом у мыса Актий, где не было свежих продуктов.

– По тебе видно, что ты истощена, – разглагольствовал он, сидя на моей кушетке, закинув руки за голову.

– Зато теперь я могу носить облегающие платья, – парировала я. – Во всем есть положительная сторона.

– О женщины! О жалкое кокетство! Ты не хочешь подумать о том, какое влияние оказывает истощение на здоровье, как оно сказывается на внешности, если не считать возможности носить наряды в обтяжку. Между тем кожа твоя утратила свежесть, волосы потускнели, а щеки запали.

– Ладно, теперь дело выправляется. Здесь хорошей еды сколько угодно. Все лучшее, что есть в Египте, попадает к нам на стол.

– Выправляется, да не выправилось, – заявил Олимпий, вскидывая голову. – Тебе нужно быть в наилучшей форме, чтобы очаровать Октавиана, когда он прибудет.

– Ну и шуточки у тебя.

– Какие тут шутки. Дело стоит того, чтобы попытаться. Ливия, наверное, ему уже надоела. Ну что ж, еще один женатый римлянин попадет в твою орбиту. – Олимпий закатил глаза. – Говорят, он неравнодушен к коринфским сосудам. Ты могла бы спрятаться в пифосе, а потом вдруг выскочить.

Ну что поделать с ним?

– Ты сам понимаешь, о чем говоришь? Предлагаешь мне повторить один и тот же трюк дважды. Это слишком напоминает историю с ковром. – Я вздохнула. – Нет, боюсь, нынче я придерживаюсь другого образа мыслей. Но твоя помощь мне действительно требуется. Мне нужен лучший яд, какой ты можешь достать.

Улыбка пропала с его лица.

– Ты хочешь отравить его?

– Нет. Не его.

Олимпий был застигнут врасплох и потрясен. Я никогда прежде не видела, чтобы его облик столь явно выдавал чувства.

– Нет! – вскричал он, вскакивая на ноги. – Как ты могла обратиться с этим ко мне?

– Дорогой друг… – Я тоже встала.

– Нет! Я сказал – нет! – В нем боролись ужас и гнев. – Я не могу!

– Но если отказываешься ты, то кто же? – спросила я. – Боюсь, это окажется необходимым. Если ты не поможешь, мне придется прибегнуть к другим, худшим средствам.

– Я не могу использовать свои знания таким образом! – отрезал он. – Даже если бы мог, никогда не стал бы помогать тебе в… Ты мой друг, спутница всей моей жизни, ты мне дороже, чем… чем…

– Тем больше у тебя оснований помочь мне. Или ты хочешь, чтобы меня подвергли пыткам? Забрали в Рим и казнили? Будет лучше, если я паду от меча или кинжала? Я в безвыходном положении!

Сейчас я и вправду чувствовала, что попала в ловушку: выдала свои намерения, не заручившись его поддержкой.

– Та Клеопатра, которую я знал, предпочла бы встретиться с врагом, а не уклоняться от него, да еще таким образом.

– А я и собираюсь. Будь уверен, все возможные средства – политика, дипломатия, подкуп, жертвы, чары – будут использованы. Но если они не подействуют, я должна быть уверена, что сумею избежать унижения и пыток. Должна знать, что сама определяю свою участь.

– Это преждевременно. Октавиан в Риме. Все спокойно.

Ну почему он не понимает!

– Но мы же знаем, что он явится! – воскликнула я. – И должны быть готовы.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Ты сказала про жертвы и чары. Что именно у тебя на уме?

– Я попытаюсь улестить Октавиана, отправлю ему мои царские регалии, обращусь к нему с официальной просьбой передать престол моему сыну. Это политика и дипломатия. Я спрячу свои сокровища и пригрожу, что, если он не примет мои предложения, я уничтожу все. Это подкуп, а возможно, и жертва. Наконец, я встречусь с ним и напомню ему о чувствах, которые испытывал ко мне Цезарь. Возможно, он не решится вредить жене своего «отца». Тут мне придется использовать свои чары.

Таков был мой приблизительный план. Умирать я не хотела, но была готова к этому – вот в чем разница.

– А если, увидев тебя, он поддастся… твоим чарам и пожелает твоего расположения?

Я размышляла об этом. Это представлялось не слишком вероятным, ибо заклятые враги редко проникаются иными чувствами. С другой стороны, победители склонны рассматривать женщин, как обычную добычу, в ряду трофеев своей победы. Овладеть женщиной Антония означало бы окончательно и полностью восторжествовать над поверженным врагом – большего трудно пожелать.

Сама мысль об этом казалась отвратительной. Я не была уверена, что вынесу такое даже ради Египта, даже ради Цезариона. Яд куда предпочтительнее. Но вовсе не обязательно сейчас во всем признаваться. Даже нежелательно.

– Сначала мне придется как следует выпить, – промолвила я. – И может быть, ты не будешь столь щепетилен и дашь мне что-нибудь, способное стереть память, чтобы добавить в бокал с вином.