Царица поверженная

Антоний чуть ли не прыжком преодолел расстояние от входа и схватил Тирса:

– Вот оно что! Вот кого прислал Октавиан! Сопливого похотливого мальчишку. И ты хороша! – Он обернулся ко мне. – Позволяешь ему слюнявить твою руку, выслушиваешь его болтовню, поощряешь его! – Он встряхнул Тирса за плечо, едва не подняв в воздух. – Обманываешь меня!

– Нет! – с досадой воскликнула я. Он истолковал все неправильно и испортил так тщательно претворявшийся в жизнь план. – Прекрати. Отпусти его!

– Нечего за него заступаться! Как он посмел позволить себе такие вольности? – Он вперил взгляд в лицо Тирса. – Ты кто такой?

– Друг и вольноотпущенник Октавиана, – пропищал бедняга.

– Вольноотпущенник! Он дерзает присылать вольноотпущенника в качестве посланника? А этот вольноотпущенник, в свою очередь, дерзает любезничать с царицей Египта. Какая неслыханная наглость!

– Господин, – подал голос Тирс, – я не сделал ничего непозволительного или непочтительного. Царице было угодно привести меня сюда, я же выполнял ее волю.

– Вот как? – проревел Антоний. – Уж не хочешь ли ты сказать, что она велела тебе целовать ей руки? Да тебя, юноша, нужно поучить хорошим манерам. Эй, стража!

На его зов мгновенно явились двое солдат, стоявших в карауле у дверей мавзолея.

– Да, господин?

– Выпороть его! – приказал Антоний. – Всыпать ему как следует!

– Я официальный посланец Октавиана. Ты не смеешь…

Ох, юноша, не стоило тебе употреблять слово «не смеешь».

Я попыталась умиротворить Антония, зайдя с другой стороны.

– Пожалуйста, не надо. Не нарушай обычай. Это недостойно тебя.

– Ага, ты еще за него и заступаешься? Так и думал!

– Я только хочу предостеречь тебя от поступка, который повредит твоей репутации.

– Скажи своему хозяину Октавиану, что если он захочет возмещения, то может выпороть Гиппарха – моего вольноотпущенника, перебежавшего к нему! – прокричал Антоний. – Я тогда получу двойное удовлетворение.

Он расхохотался и смехом проводил утащивших Тирса солдат.

– Дурак! – крикнула я. – Ты все испортил!

– Что я испортил? – прорычал он. – Ты ведешь свою игру с Октавианом?

– Я пытаюсь сохранить Египет для моих детей. Это все, на что мы можем надеяться.

– И поэтому готова лебезить перед каждым, кого он пришлет? Я разочарован в тебе.

– Я торгуюсь, и это самый отчаянный торг в моей жизни. Здесь, – я указала на сокровища, – залог свободы Египта.

– Кажется, ты ничего не сказала о нашей свободе?

– Да. Боюсь, ее нам не выторговать. Мои возможности ограниченны, приходится в первую очередь заботиться о самом важном.

– Ладно… Что он говорит?

– На мое предложение определенного ответа пока нет. Потому-то я решила показать Тирсу сокровища – чтобы увидел, каковы они на самом деле. Ну, а твое предложение… Октавиан отверг его, как я и предупреждала.

– Что именно он сказал?

– Что можешь найти другой способ умереть, если хочешь.

– Пожалуй, мне так и придется сделать.

– Нам обоим придется, но когда придет время. А сейчас успокойся.

Я старалась утихомирить его, но сама пребывала в смятении. Октавиан не простит мне такого оскорбления, как избиение его посланца. Это может отвратить его от моего предложения.

Ох, и почему же Антоний явился в гробницу именно в этот миг?

Я спешила в свои покои под предлогом назначенной встречи с Мардианом и торопливо обдумывала сложившуюся ситуацию. Может быть, мне еще удастся все исправить. Но только втайне от Антония. Надо увидеться с Тирсом перед его возвращением в лагерь Октавиана. Я должна сказать ему что-то. Что-то сделать. Что-то такое, что сгладит дурное обращение. Но что же? Что?

Прежде всего я приказала своему стражу отправиться на площадку для наказаний, остановить порку, если она еще продолжается, а самого Тирса задержать, чтобы он подождал меня. Как только гвардеец умчался – так, что меч хлопал на бегу по его бедру, – я вызвала Олимпия. Врач не слишком обрадовался тому, что его оторвали от ужина.

– Сделай, пожалуйста, самую лучшую мазь для заживления ран! – приказала я.

– Каких именно ран? – уточнил он с присущим врачам высокомерием. – Пора бы знать, что рана ране рознь. О чем в данном случае речь? Заноза? Собачий укус? Или удар мечом?

– Ни то, ни другое и ни третье. Последствия порки.

– Да ну? – Он выглядел удивленным. – И кого ж это у нас выпороли?

– Как раз того, кого никак нельзя было трогать, – ответила я. – Антоний, в нарушение всех правил и обычаев, приказал высечь посланца Октавиана.

Это потрясло даже Олимпия.

– Быть не может. А… чем он заслужил такое обращение? Что сделал?

– Ничего особенного. Кроме того, что… он молод, он представляет более сильную сторону и ведет себя соответственно.

Олимпий покачал головой:

– Не очень-то похоже на Антония. Но что поделать, он нынче не в себе. Ладно, со следами порки я справлюсь. Думаю, для молодой кожи, как у него, подойдет смесь натра, уксуса, меда и желчи.

Когда он ушел, я занялась составлением, в общем-то, бессмысленной записки, которую собиралась запечатать царской печатью, чтобы Тирс передал ее Октавиану.

«Благороднейший Октавиан…»

Нет, это имя не годится.