– В это время года в пустыне стоит страшная жара, и вам придется совершить двухдневный переход без воды, – заметила я. – Между Риноколурой и Пелузием нет ни одного колодца.
– У нас есть верблюды.
– Не можете же вы пить воду из их горбов.
– Нет, но они могут нести бурдюки с водой.
– Но не на двадцать легионов.
– Каждый солдат тоже понесет воду.
– Хватит препираться. Я говорю, что путь трудный, ты отвечаешь, что тебе это известно. Что ж, хорошо. Трудности всегда сопутствуют войне, но именно поэтому лучше всего вовсе обойтись без боевых действий. Я жду ответа Октавиана на наши предложения и полагаю, что ты доставил его.
Манеры молодого вольноотпущенника мне нравились, и я не сочла наш наполовину шутливый спор за обиду.
– Да, госпожа. – Он мелодично усмехнулся. – Доставил, но не в письменном виде. Я должен изложить ответ устно.
– Ну?
– Что касается требования Антония, то оно похоже на неудачную шутку. – Тирс и вправду выглядел озадаченным. – Поединок… как это можно обсуждать? Мой командир отклонил столь нелепое предложение, сказав, что если Антоний хочет умереть, для того есть много способов.
Я внутренне поморщилась: конечно, какого еще ответа можно было ждать? Он одновременно и оскорбил Антония, и высмеял его.
– Понимаю, – сказала я, давая понять, что тема исчерпана. Чем меньше об этом говорить, тем лучше. – А мои предложения?
– Да, теперь о них. Насчет того, что ты уступишь Египет без боя, если получишь обещание не превращать страну в провинцию Рима и передать трон твоим детям. Тут… есть что обсудить.
– Я могла бы напомнить ему, что Рим уже овладевал Египтом, когда его… приемный отец Цезарь победил в Александрийской войне. Однако Цезарь проявил мудрость и не аннексировал страну. Он рассудил, что лучше оставить ей самостоятельность. Может ли его политический наследник отрицать мудрость божественного Цезаря?
Я хотела узнать мнение Октавиана. Почему бы этому человеку не высказать его?
– Цезарь сохранил Египту свободу, потому что сам был пленен – тобой. И он вернул тебе то, что уже получил. – Посланец умолк, словно не решался продолжать, но потом договорил: – А славный наследник Цезаря император Октавиан не настолько невосприимчив к твоим чарам, как может показаться.
Такого поворота я не ожидала. Какая умная ловушка! Правда, Антоний тоже однажды намекал, что Октавиан будто бы ко мне неравнодушен.
– Неужели? – осторожно уточнила я.
– Да, хотя это и не бросается в глаза. – Похоже, Тирс верил тому, что говорил. – Более всего он желает получить возможность доказать тебе свою дружбу.
Это вызвало у меня смех. Дружба!..
– Это в знак дружбы он объявил мне войну и назвал меня блудницей?
– Подчас чем сильнее чувства, тем беспощаднее маскирующие их слова, – галантно ответил Тирс.
– О, в силе его чувств я не сомневаюсь. Только чувства это враждебные, а не дружеские.
– Ты не права. Дай ему возможность доказать свои добрые намерения. Сложи оружие и приветствуй его в Египте, как ты приветствовала Цезаря. Тогда он сможет явить свою доброту тебе и твоим близким.
– Это произойдет до или после того, как я выдам ему Антония?
– Забудь об Антонии, – сказал посланник. – Он человек конченый и не стоит упоминания, когда речь идет об отношениях между великими владыками.
– Понимаю.
К сожалению, это действительно было так. А вот желание Октавиана привести меня к покорности и задобрить можно обернуть в свою пользу, если я добьюсь встречи с ним, сохранив в безопасности свои сокровища.
– Итак, позволь мне еще раз обрисовать ситуацию. Октавиану нужна не я, а мои сокровища. Он должен расплатиться с солдатами, которых уже не первый год кормит обещаниями. Но он ничего не получит, пока не примет мои условия. Я уничтожу сокровища. Пойдем, я покажу тебе, как это будет сделано.
Я встала и сошла со ступеней трона.
– Если бы ты приняла его, как Цезаря, он проявил бы бóльшую уступчивость.
На что он намекает? На то, что мне не мешало бы пригласить Октавиана в свою постель?
– Будь он столь же прям в своих деяниях, как Цезарь, мы пришли бы к согласию.
– Ты молода, – со вздохом промолвил Тирс. – Не пора ли распроститься со старым мужчиной, никак не соответствующим твоему очарованию?
– Но если дело в возрасте, Октавиан вряд ли сочтет меня очаровательной. Я старше его.
– Неужели? – прикинулся удивленным Тирс. – А выглядишь совсем юной.
– Должно быть, я хорошо сохранилась благодаря магии, которой, если верить Октавиану, увлекаюсь. Так или иначе, мне он видится почти ребенком.
– О моя госпожа, он уже давно зрелый муж, ему тридцать три. В этом возрасте Александр умер. Кто бы назвал Александра ребенком?
– Он дитя вечности, как подобает богу, – сказала я. – Пойдем.
Я решила отвести его в мавзолей и показать свой выкуп.
Мы прошли по анфиладе дворцовых комнат и вышли наружу, где летнее солнце, отражаясь от беломраморных зданий и плоского зеркала моря, светило так ярко, что слепило глаза.
– Куда мы направляемся? – спросил Тирс, прикрываясь от света ладонью.
– В тот покой, куда никогда не проникает солнце, – ответила я, указывая вперед, на мавзолей рядом с открытым храмом Исиды. – В мою гробницу.