Царица поверженная

– Представить не могу, что мама когда-то была девочкой, – отозвалась та со свойственной детям жестокостью, проистекающей от незнания.

– Была, еще как была, – заверил ее Антоний. – Она была юной, как Персефона, перед тем как ее заполучил Плутон. И я влюбился в нее с первого взгляда.

– Он преувеличивает, – сказала я детям. – Или его подводит память.

– Это чистая правда! – возмутился Антоний.

– Просто любезность, – не согласилась я.

Почему я не полюбила его еще тогда? Я даже не думала, что мы увидимся снова. Слепа я была, если ничего не замечала? Мне хорошо запомнился лишь наш разговор на празднике Диониса. Он тогда рассуждал о винах и проявил снисходительность к слабости моего отца. За это я была ему благодарна.

– У Пелузия есть силы продержаться, – сказал Антоний детям. – Возможно, Октавиан не сумеет сломить оборону. Но что бы ни случилось, помните, что вы в безопасности. На войне есть свои правила, и с детьми высокопоставленных особ обращаются уважительно. Начало этому положил Александр, захвативший жену и детей Дария. Они уже приготовились к смерти или продаже в рабство, но он принял их с честью и даже женился на дочери Дария.

– Ну, уж я за Октавиана ни за что не выйду! – заявила Селена, сердито встряхнув головкой.

– Я же сказал, что они снобы! – рассмеялся Антоний, но тут же посмотрел на детей серьезно. – Послушайте меня, дорогие мои: вам следует всегда поступать сообразно обстоятельствам.

– Да, – подтвердила я, вспомнив строку из Эпафродитовой рукописи, – ибо живая собака лучше мертвого льва.

И пока вы живы, колесо Фортуны может повернуться и вознести вас.

Сладость сочных фиг и медового крема, которыми завершилась трапеза, не улучшила наше настроение. Я смотрела на детей, и они казались мне восхитительными: только чудовище захотело бы их обидеть. Но малыши всегда выглядят умилительно, даже детеныши крокодилов и кобр, а жестокосердные охотники убивают их, памятуя о том, кем они станут. Это наполняло мое сердце страхом. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы сочетание нерешительности, политического прагматизма и семейной сентиментальности удержало руку Октавиана, вовсе не похожего на великодушного Александра. Однако он был известен приверженностью к родне – римская семья, несмотря на все святилища Аполлона, оставалась его истинным и единственным богом, – а в жилах моих детей тоже текла кровь Юлиев. Поскольку он считал ее священной и превосходящей всякую другую, он не должен проливать ее.

О Исида, пусть будет так!

После того как унесли последние блюда, я встала и раскрыла объятия:

– Придите, дети мои. Я хочу обнять вас, а вы обнимите друг друга.

Все повиновались. Александр с Селеной крепко обхватили мои бока и вплотную прижались головами, Филадельф обнял мои колени. Антоний и Антилл образовали вокруг нас защитный круг.

«Не покидайте меня!» – промелькнула отчаянная мысль, но вслух я сказала совсем другое:

– Никогда не забывайте друг друга и этот миг.

– Пелузий пал! – выпалил Антоний.

Он раздвинул занавески и появился в комнате, где я работала.

– Не может быть! – Я вскочила на ноги. – Так быстро!

После получения известия о том, что Октавиан выступил из Рафии, прошло не больше семи дней.

– Они не сильно сопротивлялись, если сопротивлялись вообще. Крепость захвачена с такой легкостью, что наводит на мысль о сговоре. Селевк, командир гарнизона… не был ли он подкуплен?

Я чувствовала, что Антоний – хотя и не говорил этого вслух – мысленно называл всех египетских солдат трусами и предателями. Он был не прав, но дело не в этом. Сердце мое упало: Пелузий потерян, а значит, путь на Александрию открыт.

– Как это случилось? – спросила я.

– Вторгшимся войскам позволили без помех подойти к городским стенам, после чего сразу начались переговоры. – Он покачал головой. – Позор! Пелузий трудно захватить, поскольку местность вокруг крепости безводная. Противник прибыл туда через пустыню, с небольшим запасом воды, не способный к долгой осаде. Это давало осажденным преимущество, но они и не подумали им воспользоваться. Просто сдались!

Он сжал кулаки.

Может быть, мне не следовало говорить этого, но я не сдержалась:

– Если ты придавал крепости такое стратегическое значении, то почему не позаботился об усилении ее гарнизона одним из твоих легионов? Почему предоставил Селевка самому себе? Он решил, что ты не принимаешь всерьез его гарнизон.

– Я верил, что они продержатся своими силами.

– Выглядело это иначе – так, словно ты не испытываешь к ним ни малейшего доверия и заранее готов ими пожертвовать.

– Да как ты смеешь говорить такое? – вскричал он. – А если ты так думала, почему не сказала мне раньше?

– Потому что ты поддался безнадежности! Ты опустил руки и отказался от действий!

– Неправда! – Его лицо побагровело.

– А на какую еще мысль наводили все твои разговоры о совместной смерти? Даже если в действительности ты имел в виду другое, мир судил по твоим словам! Их слышал каждый, не сомневайся. Если бы на месте Селевка ты узнал, что твой верховный командующий и его друзья дали обет умереть, что бы ты подумал?

– Это была шутка.