Царица поверженная

Итак, десятый свиток, за который я только что принялась, будет последним. И это правильно. Числу десять присуща своя магия – не столь сильная, как у семерки, тройки или дюжины, но достаточная, чтобы вместить мою жизнь. У человека десять пальцев, вынашивание плода длится десять лунных месяцев, египетская неделя состоит из десяти дней. Исида в Филах посещает Осириса на его острове каждые десять дней. И все люди выделяют число сто – десять раз по десять.

Я позаботилась о тебе, десятый свиток, как и о твоих девяти братьях. Я буду заполнять тебя до тех пор, пока сохраню способность и возможность писать. Ну а если мои предчувствия и страхи окажутся напрасными и я переживу этот жаркий неподвижный день – тогда со временем может появиться и двадцатый свиток.

Мучительно тянулись часы. Капала вода в клепсидре. Давно миновал полдень, на землю легли длинные тени, а я все сидела, ждала и, чтобы не сойти с ума от ожидания, заполняла этот свиток.

Мардиан был со мной, но напрасно считается, будто чье-то сочувствие облегчает ожидание: ждать вдвоем еще нестерпимее.

Когда он взял меня за руку, я вдруг почувствовала что-то необычное и не сразу сообразила, что именно.

– Мардиан, – сказала я, когда до меня дошло, – да ты снял все свои перстни!

Ведь он никогда не появлялся без этих золотых колец с изумрудами и лазуритами.

– Да. Для меня это единственный способ принять участие в битве, – ответил он. – Снять все, что не способно помочь нам, и будь я проклят, если это золото пойдет на пользу кому-то другому!

Мардиан не имел семьи, так что оставить драгоценности ему было некому. Так же как некому оплакать его после кончины. Надо же, я подумала обо всем, кроме этого. Я считала, что он должен остаться и проследить за ходом дел, как бы они ни обернулись. А ведь римляне не позволят этого и подвергнут моего советника гонениям, как и членов моей семьи.

– Мардиан, – промолвила я, поразмыслив, – я дала тебе столько указаний о дальнейших действиях, и только сейчас до меня дошло, что все это от недомыслия. Не потому, конечно, что на тебя нельзя положиться. Но тот, кто стремится отомстить мне, обратится и против тебя. Забудь мои распоряжения и иди с нами. Когда настанет время, я дам тебе знак.

– Идти – куда?

– Вместе со мной, Хармионой и Ирас. Мы решили, что нам делать. Не стану говорить о подробностях – думаю, ты сам понимаешь. То, что не высказано, не может быть оспорено. Скажу лишь, что мы с радостью примем тебя в наш круг. Я предлагаю тебе верное, надежное убежище. Единственное убежище, недоступное для Октавиана.

– Понимаю. Иного выхода нет. – Он угрюмо кивнул.

Голос его звучал печально. Может быть, он до последнего момента надеялся, что я предложу какой-то иной, чудесный выход? Или поверил, что я смиренно согласилась с Олимпием?

– Нет, – подтвердила я. – У Олимпия нет ключей, отворяющих двери в тайный дом смерти. При всем его желании.

Олимпия они оставят в покое, и у него будет возможность выполнить мое поручение. Если захочет, он сможет отправиться в Рим и увидит триумф. Да, он останется свободным.

– Спасибо за предложение, – сказал Мардиан, словно я пригласила его на изысканный пир. Впрочем, в определенном смысле так оно и было. – В случае необходимости я его приму. Но возможно, этой необходимости не возникнет. Город подготовлен к обороне, соотношение сил не безнадежное. И благородный Антоний, кажется, стал прежним…

– Да. Он пришел в себя.

Однако и прежнему Антонию случалось проигрывать сражения.

Спустился сумрак – глубокий, плотный, пурпурный сумрак, столь же интенсивный, как и день, за которым он последовал. Город заливал мягкий фиолетовый цвет, исходивший, казалось, от самого моря. В такие вечера александрийцы устраивали приемы и посещали собрания, где наслаждались как игрой ума, так и тонкими иноземными винами и деликатесами. Но сегодня, в столь дивный вечер, улицы оставались пустынными.

Явились слуги, чтобы зажечь лампы. Немногие оставшиеся слуги. Большую часть наемных служителей дворца я отослала домой, остались только рабы и самые преданные из свободных. Всегда заполненный толпами служителей, дворец был многоцветным и шумным, а теперь опустел и затих.

В комнатах затеплились окруженные желтыми ореолами светильники. И тут мы услышали это – стук копыт у ворот. Мы оба вскочили и сцепили руки. Что бы там ни было, момент настал. Я закрыла глаза и сделала глубокий вздох.

От ворот доносился шум, людские голоса, храп и ржание коней. Некоторые из всадников держали факелы, и это позволяло разглядеть, что прибывшие – римляне. Но чьи римляне? Они смеялись, вертелись в седлах, переполненные радостным возбуждением.

Присмотревшись, я узнала ехавшего с непокрытой головой Эроса. Его конь приплясывал, а сам он размахивал факелом.

– Эрос! – крикнула я и тут позади него увидела Антония.

Он поднял глаза – взгляд у него был ликующий. Я схватила Мардиана за руку, и мы вместе ринулись вниз по лестнице, а потом во двор, где толпились всадники.

– Моя царица! – воскликнул Антоний.