Царица поверженная

Молю тебя в твоем божественном милосердии позволить мне устроить жертвоприношение у гроба моего мужа, а также, в соответствии с древним обычаем Египта, свершить в усыпальнице поминальную тризну. Без этого его дух не обретет покоя.

Я вручила записку Долабелле, который внимательно прочитал ее и кивнул:

– Я сделаю все, что в моих силах, госпожа.

– Это очень важно для меня. Я не могу отплыть, не сотворив последнего обряда. Он не может быть настолько жестоким, чтобы отказать в этом. Тем более я никуда не денусь: солдаты проводят меня до самого мавзолея.

Именно «до мавзолея» – внутрь они не войдут. Будут охранять вход и, разумеется, проверять приносимую туда пищу. А то, от чего они обязаны меня оградить, уже дожидается меня внутри.

Пусть же корзина пока постоит там, где ее спрятали.

– Это печальная обязанность, госпожа, но я еще раз обещаю сделать все, что в моих силах.

– Тебе не следует печалиться. Я сама довела себя до нынешнего положения, твоей вины тут нет. Напротив, – я коснулась его руки, – твоя доброта помогла мне легче переносить мою участь. А теперь иди, выполни мою просьбу.

Он кивнул, потом быстро повернулся и ушел.

Так мало времени! Я спешно призывала друзей – ибо эти люди были моими друзьями, а не просто свитой – обратно в комнату. Предстоящее не было тайной ни для кого из них, кроме Олимпия. (Прости, мой друг!) С ним мне следовало проявлять осторожность.

– Ну, что там? – осведомился Мардиан.

Его обычно невозмутимый голос звучал взволнованно. Следом за ним в комнату вошли остальные.

– Долабелла оказал мне любезность: он сообщил о намерении Октавиана посадить меня на корабль и отправить в Рим. Для участия в его триумфе.

«О боги! – про себя взмолилась я. – Только бы никаких бессмысленных воплей ужаса и негодования!»

Боги мне вняли: мои спутники восприняли известие с суровым спокойствием, ограничившись понимающими кивками.

– Мы тебя подготовим, – промолвила Хармиона.

Все поняли, что она имела в виду. Все, кроме Олимпия.

– Сам Октавиан не любит моря, он отправится в Рим по суше, – продолжила я, думая о том, что однажды я уже совершила морское путешествие навстречу другой судьбе. Повторять этот путь теперь я не намерена. – Если мы уедем одновременно, я вполне могу прибыть в Рим раньше его.

– А когда намечается отъезд? – осведомилась Хармиона.

– Через три дня, – ответила я и повернулась к Олимпию. – Друг мой, теперь я попрошу тебя вернуться домой к жене. Ты единственный из нас, у кого есть семья за пределами дворца. Пожалуйста, иди. Для меня ты уже сделал все возможное – видишь, как все зажило?

– Нет, я останусь рядом с тобой, пока корабль не поднимет паруса, – попытался возразить он.

– Ничего подобного! Или ты забыл, что я дала тебе поручение? Сейчас важно, чтобы ты покинул нас и держался по возможности подальше. Свитки уже у тебя, кроме последнего, который я дописываю и закончу до своего отъезда. Будь готов явиться за ним и присоединить его к остальным: он будет там же, где прочие мои вещи. Я оставлю письменное распоряжение, чтобы тебя к ним допустили. Римляне выполнят мою волю. Выполни и ты свое обещание. Помни – Филы и Мероэ! Я полагаюсь на тебя.

Он схватил меня за руки и сжал их с такой силой, что мне стало больно:

– Я не могу просто уйти, покинуть дворец и вернуться в Мусейон!

Я глубоко заглянула ему в глаза, чтобы он не только услышал, но и прочувствовал мой приказ.

– Ты должен. – Я помедлила и добавила: – Твои здешние обязанности выполнены. Но твой долг передо мной – нет. Не подведи меня.

– Неужели вот так просто все закончится? – горько спросил Олимпий.

– А по-твоему, будет лучше, если мы станем себя мучить?

Он выпустил мои руки, еще некоторое время не сводил с меня своего ястребиного взгляда, но потом что-то в нем надломилось, он подался вперед, обнял и поцеловал меня. Его щеки были мокрые.

– Прощай, моя дорогая, – промолвил Олимпий. – До сего часа я заботился о том, чтобы ты была жива и здорова. Теперь… теперь мне приходится поручить тебя богам.

Он отстранился, повернулся ко мне спиной и решительно направился к выходу.

– Ты все делал правильно, – сказала я ему вслед, – ибо я долго шла к этому часу.

Он вышел из комнаты, пошатываясь, словно от боли. Снаружи донесся приглушенный разговор между ним и римскими стражниками. У них не было приказа не выпускать моего врача, и Олимпию позволили уйти.

Только окончательно удостоверившись, что он ушел (как это печально!), я подозвала троих оставшихся.