Царица поверженная

Я вздохнула: прохладное темное убежище — как раз то, что мне требовалось для восстановления равновесия. Ну кто бы мог подумать, что развод всколыхнет такую бурю страстей? Но я была не слишком удивлена: Антоний постоянно сталкивался с проблемами, порожденными его стремлением удержаться на двух конях разом. Он хотел бы и остаться истинным римским магистратом, и сохранить за собой все восточные титулы и права.

Но пытаться исполнять две роли одновременно невозможно: кони тянули в противоположных направлениях. Люди, поддерживавшие «римского» Антония — сенаторы и его приверженцы, еще остававшиеся в Риме, — страшились другой его стороны и могли вовсе отказаться выступать под его знаменем. Но их требование отбросить все, связанное с Востоком, было невыполнимо по сугубо военным соображениям, не говоря о прочем. Отречение от Востока означало бы отказ от денег, питавших его военную машину.

Я пыталась думать о себе только как о жизненно необходимом военном союзнике. Будь я мужчиной, вторым Иродом или Архелаем, располагавшим ресурсами Египта, союз со мной был бы решающим фактором его успеха. Антоний не мог расстаться со мной — расстаться с Египтом.

Теперь мои глаза привыкли к темноте, и я смогла различить новые статуи — в большинстве своем, конечно же, копии: они стояли в саду за живыми изгородями, источавшими знакомый густой аромат. Он соперничал с буйным и сочным благоуханием ближних кустов цветущих роз.

Заметив предусмотрительно поставленную возле стены мраморную скамью, я присела, чтобы передохнуть и дать передышку своим скачущим мыслям. Спешить было некуда, и я позволила себе расслабиться, закрыть глаза и уронить голову, прислушиваясь к плеску фонтана. Его серебристое журчание ласкало мой слух.

Здесь, в Афинах, я чувствовала себя как в ловушке, мне не хватало воздуха. С момента нашей высадки одна неприятность следовала за другой с таким постоянством, что даже Рим начинал казаться не столь… недружественным. Я устала от сенаторов и хотела бы куда-нибудь их спровадить. Но, увы, я понимала, что их отъезд нанес бы урон делу Антония. Я скучала по детям: полгода назад мне пришлось спешно покинуть Александрию, расстаться с ними. Уже июнь. Завтра Цезариону исполнится пятнадцать, а меня с ним не будет.

Неужели мы все — и девятнадцать легионов, и четыре сотни сенаторов — на самом деле собрались здесь для защиты прав моего пятнадцатилетнего сына?

О Цезарь, какую задачу поставил ты передо мной! Я старалась, старалась, изо всех сил старалась решить ее! Но по силам ли она мне? Не требуешь ли ты от меня большего, чем доступно смертной, пусть эта смертная и является воплощением богини?

Ответа на мои вопросы, разумеется, не последовало. Слышался лишь плеск фонтана, да издалека — едва-едва — доносились соловьиные трели. Меня стало клонить в сон, ну тут я встрепенулась, неожиданно услышав голоса.

С противоположной стороны в сад вошли люди. Гравий заскрипел под их ногами, и я инстинктивно прислушалась. Встреча уже закончилась или они, как и я, ушли раньше?

Больше никого не было, и я решила, что люди ускользнули вместе. Возможно, они жили где-то поблизости, в лабиринте комнат. Они прошли мимо фонтана, и я увидела их — точнее сказать, разглядела двигавшиеся в сумраке светлые пятна туник.

— Это невозможно, — пробормотал один.

— Нужно определиться нынче ночью. Мы должны сделать выбор.

— Я собираюсь. Хочется, чтобы хоть единожды мой выбор оказался правильным.

— Ну, если ты ошибешься с выбором, это можно исправить.

— Я? А как насчет тебя?

— Насчет себя я уже давно понял, что у меня какой-то несчастный дар — всегда выбирать сторону, обреченную на поражение. Но, в конце-то концов, я же к ней не пришит.

— Ага. Не больше, чем к Сексту.

Прозвучал смех. Знакомый смех.

— Который раз ты меняешь пристрастия, а? — Голос звучал наполовину насмешливо, наполовину восхищенно. — Сначала Цезарь, потом Цицерон, теперь вот Антоний. Всех любил и всех бросил — таков мой дядя.

Последовал хлопок по плечу.

Планк и Титий!

— Цезаря я не бросал. Это он оставил меня.

— Ты имеешь в виду, отправившись на небеса? Да, так необдуманно с его стороны.

Снова смех.

— Так или иначе, нас можно поздравить с редким качеством: мы оба с постоянством, достойным лучшего применения, поначалу выбираем не тех, кто побеждает.

— Поначалу — да, — согласился Планк. — Но лучше сделать правильный выбор поздно, чем никогда.

— Итак, ты думаешь, что он проиграет?

— Я не знаю. Меня беспокоит не его любовь к царице, а его зависимость от нее. Он несвободен в разработке военных планов, потому что вынужден постоянно учитывать интересы и позицию Египта. Да, он великий тактик, возможно, лучший в мире, но разрабатывать общую стратегию ему приходится с оглядкой на Египет. А ты знаешь, как называют полководцев, которые действуют на войне с оглядкой?

— Неудачники, — ответил Титий.

Они прошли мимо в обнимку, посмеиваясь. Гравий скрипел под подошвами их сандалий.

Глава 37

— Планк покинул нас, — с недоверием в голосе произнес Антоний, прочитав записку, которую доставили ему в наши покои.