Царизм накануне свержения

Как показывал Наумов, на квартире у Штюрмера происхо­дили «тайные заседания» группы министров, обсуждавших во­просы борьбы с «гидрой»—Земским и Городским союзами. Ряд вопросов, которые вдруг возникали в Совете министров, гово­рил он в другом месте, «были для некоторых министров, в част­ности для меня, обычно полной неожиданностью. Мы совершен­но не знали... как высшая политика фабрикуется». Только часть министров «была близка к первоисточнику высшей политики» ³⁴⁰.

То же самое говорил и Покровский. «Во время председа­тельствования Штюрмера,— указывал он,— Совет министров производил на меня такое впечатление, как будто он все более превращался в старый комитет министров, то есть в присут­ственное место для решения текущих дел... а политика ведется не в Совете министров, а где-то за пределами Совета мини­стров», помимо него, лишь некоторыми его членами³⁴¹.

По свидетельству Игнатьева, «маленький» Совет министров начал функционировать еще при Горемыкине, но окончательно оформился при Штюрмере. Под предлогом необходимости коор­динации деятельности министерств, связанных со снабжением армии, был создан под председательством главы кабинета «такой коллектив, который был сильнее Совета министров». Он фактичес­ки решал все вопросы, а остальных министров «совершенно от­странил». В Совет министров вносились только «бесспорные» воп­росы, т. е. малозначащие ³⁴².

Но если споры, паче чаяния, все же возникали, то журнал

заседания, как показывал Покровский, фальсифицировался по указанию Штюрмера таким образом, что разногласия из него ис­чезли ³⁴³. «Там были большие стилисты»,— замечал по этому по­воду Наумов ³⁴⁴. Надо дойти до крайней точки падения, чтобы начать культивировать такие методы. Даже Протопопов вынужден был признать, что Штюрмер был «председателем в Совете ми­нистров, но не председателем Совета министров», а сам Совет «был разбит на кусочки» ³⁴⁵.

Но и «малый совет», осуществлявший директивы царицы и Распутина, отнюдь не отличался сплоченностью. Участники клики все время интриговали и следили друг за другом. Дело дошло до того, что Мануйлов убедил Штюрмера в необходимости создать при председателе Совета министров «как бы особый сверхдепартамент полиции». Это учреждение, по словам Белец­кого, мыслилось «как совершенно законспирированное» от всех высших правительственных лиц и установлений, «в том числе в особенности от департамента полиции», с большими средствами и огромной агентурой. В' сферу его деятельности должно было попасть решительно все: положение внутри страны, внешняя поли­тика, торговля и промышленность, печать русская и заграничная, министерства и законодательные палаты, настроения армии и фло­та, широко поставленный контршпионаж. Идея эта понравилась Распутину и «была близка к осуществлению Штюрмером», и толь­ко арест Мануйлова, а затем и отставка самого Штюрмера поме­шали ей осуществиться ³⁴⁶.

Не могло быть, конечно, и речи о единой согласованной прави­тельственной программе. Штюрмер вообще считал принципиально недопустимым для правительства монархической страны следовать какой-то определенной программе. «Одна есть программа,— заявил он на допросе,— власть, которой каждый из нас в свое время присягал» ³⁴⁷. Голицын тоже признал, что никакой програм­мы у него не было ³⁴⁸. Протопопов на допросе лепетал о том, что в первую очередь он ставил своей задачей наладить «продоволь­ственное дело» и дать «движение» еврейскому вопросу.