Царская дочь

Вскоре – с появления Иавина в селении прошло несколько недель – плетельщик пришел вновь и попросил отдать мальчика ему в подмастерья. Лидия с Каменотесом переглянулись и сказали, что нарекли мальчика Иавином. И что Иавин еще слаб. Что раны его еще не зажили. Что он еще толком не выучил их язык.

Через две недели после того, как Зиссель впервые взяла Иавина с собой на реку, плетельщик пришел опять.

– Мальчик уже играет на улице и понемногу помогает в поле. Пусть идет ко мне в ученики. Я буду кормить его и хорошо с ним обращаться, – предложил он снова. – Лет ему, похоже, достаточно, смекалки хватает, да и слов он теперь знает довольно. Пойдет ко мне и, коли постарается, выучится ремеслу. А не то его заберут хозяева каменоломни с Высокого берега. Все знают, что вы приютили беглого раба. У нас тут мучать детей не принято, но люди считают, что раб должен трудиться, а не играть или в речке плескаться. Так что выбирайте.

Каменотес вздрогнул, лицо Лидии омрачилось.

– Сосед, а Берл тебе помочь не может? – спросила она.

– Берл больше не от мира сего, – глухо ответил плетельщик.

– Прости, сосед, – поспешил извиниться за жену Каменотес. – Мы надеялись, что теперь, когда Берл вернулся туда, где ребенком был счастлив, он придет в себя.

– Туда, где он играл с братьями… – Плетельщик отвернулся и наткнулся на внимательный взгляд серо-зеленых глаз Зиссель. Девочка тут же потупилась.

– Иавин совсем еще ребенок, – тихо добавила Лидия. Она знала, что мальчик до смерти боится Берла, но не смела произнести этого вслух. Берл никому не делал зла, и ей не хотелось ранить соседа.

Взгляд плетельщика смягчился.

– Тогда пусть пока набирается сил, помогает в поле да играет. После следующего полнолуния, на рассвете, пришлите его ко мне. Станет учиться у меня – и господа с Высокого берега оставят его в покое, ведь дело мое продолжать некому, и я вправе взять себе подмастерье.

Он продолжал смотреть на Зиссель. А та не отрывала взгляда от веретена у себя на коленях и делала вид, что не слушает.

– Вы уж поверьте, я этому мальчику только добра желаю, – сказал он, обращаясь к ней.

Теперь Иавин вместе с Зиссель трудился в поле. Другие работники были рады ему. Он единственный мог поведать им о дальних краях и развеять скуку – что-что, а рассказывать Иавин любил.

С блеском в глазах, оживленно жестикулируя и смешно коверкая новые для себя слова, вспоминал он об огромном змее, что заполз в постель к его тетке, и рабочие ужасались и смеялись разом. Говорил он и о неистовой буре, после которой еще много дней дождь лупил так, что обнажились корни деревьев. Жители его селения обмазались грязью и принялись воспевать властвующих над погодой богов, моля их унять ливень. Слушатели так живо представляли себе эту картину, что забывали о работе.

– И что, прекратился дождь-то?

– Еще целую ночь шел, но утром перестал. А чуть взошло солнце, мы увидели над деревней разноцветную дугу. Это боги ее воздвигли, чтоб оградить нас от дождя. Старейшина всех созвал и объяснил, что они решили вернуть солнце на небо, чтобы мы смогли обсохнуть и согреться, – завершил рассказ Иавин.

Работники разразились возгласами – кто потрясенными, кто недоверчивыми. Самые рассудительные лишь заулыбались и одобрительно похлопали мальчика по плечу.

О своих родителях или других родственниках Иавин не упоминал. Правда, за работой он пел на родном наречии – песни были непонятные, загадочные, но ритмичные. Другие дети старались подобраться к нему поближе и подпевали как могли. Когда они работали бок о бок с Иавином, сигнал, что можно идти домой ужинать и играть, всегда звучал нежданно, будто время рядом с этим мальчиком бежало быстрее обычного.

Иавин не отходил от Зиссель ни на шаг, и постепенно другие работники на полях стали ее приветствовать, а то и улыбаться. Рядом с Иавином Зиссель меньше смущалась и отвечала людям улыбкой, показывая, что слышит обращенные к ней слова. Но на ее левую руку все же по-прежнему косились – ну что за расстройство! А ведь за работой ее не спрячешь. Зиссель и сама видела, какой красной и грубой была кожа на этой руке, как она отличалась от другой, здоровой и сильной. По вечерам, перед сном она намазывала руку жиром и массировала, но, несмотря на всю заботу, та по-прежнему напоминала птичью лапку. Она никогда не станет такой, как правая. Ничего не поделаешь, надеяться на лучшее никакого смысла нет.

Вот так и вышло, что, когда сельчане насмотрелись на ее странную руку и детям надоело дразнить ее молчуньей и птичьей лапкой, все наконец привыкли к Зиссель.

Вот так и вышло, что судьбу Иавина без его ведома решил плетельщик.